Марта Киркланд - Рубиновое ожерелье

Эмелайн удивило столь бесстрастное заявление. Но она сдержалась. Эта женщина говорила так, будто продавала корову на ярмарке.

— Вы, кажется, все неплохо продумали, леди Феба, — сказала Эмелайн. — Но я не могу понять, чем бы я, собственно, была полезна вам в этих ваших планах. И почему вы думаете, что я соглашусь?

— Потому что, — ответила она, будто объясняя правила арифметики неспособному ученику, — я хочу помочь выйти в свет вам и сестре лорда Сеймура. В обмен на это вы должны постараться познакомить мою Мэри с лордом Сеймуром. После того, как они познакомятся, вы можете предоставить все дело мне. Когда я почувствую, что время уже пришло, то сама все улажу.

Эмелайн смотрела на эту женщину и не могла поверить в такое смелое предложение. Что, интересно, скажет Лайам, если узнает, что его будущее уже решено и так аккуратно распланировано? А леди Феба явно считала и беседу, и визит законченными. Она вызвала с помощью колокольчика служанку и велела передать Джону, их кучеру, чтобы ландо поставили у подъезда.

— Моя дочь и лорд Сеймур очень подходят друг другу, — сказала леди Феба на прощание. — Я уверена, что вы со мной согласитесь.

Эмелайн хотела возразить. Она хотела сказать этой властной женщине прямо в лицо, что Лайам заслуживает лучшего. Он добрый и смелый, он имеет право на любовь и счастье.

Когда Эмелайн спускалась по большой мраморной лестнице, она хотела разбить по пути все вазы, стоявшие в красивых нишах. Но не сделала этого. Да и как она могла, когда разум подсказывал ей, что леди Феба права! В глазах света Лайам и Мэри действительно великолепная пара. У Лайама несметное богатство, а у Мэри безупречная родословная.

«Вот они и есть настоящие герои любовного романа!» — сказала себе Эмелайн.

И затем, — к удивлению лакея, стоявшего у подъезда, — она к своему замечанию, довольно циничному, добавила еще одно слово, которое хорошо воспитанная леди не должна бы и знать.

Слуги в Сеймур-хаусе брали положенные им полдня отдыха по воскресеньям. Так что Эмелайн и Кордия обходились этим вечером лимонадом и сандвичами, оставленными специально для них в гостиной.

Не было ничего удивительного, что, пока леди сидели так в уютной гостиной, Кордия все время говорила только о доме леди Бьючемп, о мебели Бьючемпов, о саде Бьючемпов и даже о серебряных ливреях слуг в доме леди Бьючемп, заявляя, что все это совершенно великолепно.

— Ты согласна со мной, Эмелайн?

— Разумеется, — отвечала она без особого энтузиазма.

Она сразу заметила, что молодая леди очень осторожно избегала называть в разговоре имя наследника Бьючемпов. Кордия вспыхивала каждый раз, когда его имя случайно упоминала Эмелайн. Все это говорило о подлинном интересе Кордии гораздо больше, чем пылкое восхищение домом и вещами, принадлежащими леди Бьючемп.

— Леди Феба чудесная женщина, — добавила Кордия. — Ее светлость сама доброта! Она пригласила нас снова завтра, для того чтобы познакомить с леди Сефтон.

Видя, что Эмелайн не спешит с ответом, Кордия продолжала горячо:

— Ты только подумай! Если мы понравимся леди Сефтон, то сразу будем приняты в свете. — Кордия вздохнула. — Разве это не прекрасно! И все это, я могу добавить, без малейшего участия миссис Пратт. Теперь я вижу, что все гораздо легче, чем она мне постоянно твердила. Мы и пальцем не пошевелили, а нас уже пригласила на чай дочь графа, и скоро мы будем приняты в свете. Эмелайн не стала ей ничего говорить. Зачем Кордии знать, почему леди Феба обратила на них свое внимание. И зачем ей знать цену этого внимания?

Значит, леди Феба столь добра к ним, что решила представить их самой важной матроне? Но Эмелайн понимала, что дружеские чувства тут ни при чем. Это делается в обмен на одну услугу. Эмелайн не нравился план леди Фебы, и она решила не участвовать в нем. Она будет действовать так, как всегда учил ее добрый папочка. Эмелайн предоставит все воле Божьей. Мэри Бьючемп скромная хорошая девушка. Если Кордия желает брать ее везде с собой, то что ж, у Эмелайн нет на это никаких возражений. С другой стороны, Эмелайн не собиралась никому об этом говорить. Она имела в виду Лайама, конечно. Если судьбе будет угодно, Мэри и Лайам могут встретиться в Сеймур-хаусе. Эмелайн готова принять их с уважением, как и других гостей. Но участвовать в плане леди Бьючемп, интриговать Эмелайн не собирается!

— Тебе нравится мое новое платье, белое с розовым? — спросила Кордия. — Как ты думаешь, оно подойдет для завтрашнего дня?

Эмелайн ответила, что Кордия в любом платье будет смотреться очаровательно.

И это было правдой. Собственно, поэтому Эмелайн могла и не задумываться, какое из новых платьев Кордия имела сейчас в виду.

Через секунду Кордия вспомнила о новых перчатках, которые она купила в пятницу, решила, что они отлично подойдут к платью, извинилась и побежала в гардеробную, дабы поскорее убедиться, что и перчатки, и платье одинакового розового тона.

Почти тут же раздался стук в дверь. Так как слуг в доме не было, Эмелайн пошла в холл, чтобы открыть, хотя даже не представляла, кто бы мог нанести визит в семь часов вечера в воскресенье.

Это был Лайам. Увидев его, она сразу заволновалась, но объяснила себе это волнение только необычным временем для визита, а не тем обстоятельством, что Лайам стоял перед ней — такой роскошный в красивом вечернем костюме, который великолепно сидел на его стройной фигуре.

— Что-нибудь случилось? — спросила, наконец, Эмелайн с большим трудом.

— Нет, — ответил он, снимая цилиндр и входя в холл. — Ничего не случилось. Просто у меня возникло одно срочное дело.

Сказав это, Лайам повесил цилиндр на вешалку из черного дерева, стоявшую тут же, слева от двери, затем полез во внутренний карман темно-красного фрака и достал черный кожаный футляр.

— По завещанию моего кузена это принадлежит вам, — сказал Лайам.

Слегка поклонившись, Лайам подал ей футляр и сделал это почти в той же манере, в какой Эмелайн сама отдала ему сей футляр в день похорон лорда Амброуза Ее ответ сегодня прозвучал почти так же, как тогда ответ Лайама.

— Я не понимаю, сэр, — сказала Эмелайн. — Вы принесли мне снова это рубиновое ожерелье?

— Что касается этого, — сказал он чуть насмешливо и чуть грустно, — то я принес и не принес.

— И снова, сэр, я вас не понимаю. Может быть, вы изволите выразиться не столь таинственно?

— Простите меня. Как и было сказано, я принес вам ожерелье. Но я не принес рубины. Дело в том, что это не рубины. Это стразы.

— Стразы?! — воскликнула Эмелайн. — Вы уверены?

— Эксперты из «Ранделл и Бриджес» совершенно в этом уверены, — ответил он.

Лайам открыл футляр и повернул его к свету. Ожерелье блеснуло темно-красным огнем.