Лиза Клейпас - Тайны летней ночи

— Да… так… так… еще немного…

Он снова подался вперед и снова замер.

— Еще немного…

Он постепенно продвигался вперед, заставляя ее тело принять его…

— Еще…

— Сколько еще? — охнула она.

Он был слишком тверд, давление было слишком сильным, а ощущения становились все неприятнее. Саймон стиснул зубы в нечеловеческом усилии.

— Я уже на полпути, — выдавил он с извиняющимися нотками в голосе.

— На пол… — начала протестовать Аннабел, но тут же поморщилась при новом вторжении. — О, это невозможно… я не смогу, не смогу…

Но он продолжал упорствовать, успокаивая боль руками и губами. Постепенно ей стало легче, только между бедрами все еще горело и саднило. Долгий вздох сорвался с губ, когда Аннабел ощутила, как ее девственная плоть поддается, вбирая его, смиряясь перед неизбежностью овладения. Спина Саймона была массой напряженных мышц, живот — тверд, как розовое дерево. Оставаясь в ней, он застонал, дрожа.

— Ты такая тесная, — прохрипел он.

— Я… я… мне очень жаль…

— Нет-нет, — выдавил он. — Не нужно ни о чем жалеть. О Господи…

Его язык слегка заплетался, словно Саймон был пьян от наслаждения.

Они изучали друг друга: удовлетворенный взгляд встретился с горящим желанием. Ощущение чуда снизошло на Аннабел, едва она поняла, как беспочвенны были ее ожидания. Она была так уверена, что Саймон воспользуется этой возможностью, чтобы утвердить себя ее хозяином, но он проявил бесконечное терпение. Исполненная благодарности, она обвила его шею, поцеловала, проникнув языком в его рот, и провела ладонями по спине, твердым контурам ягодиц в застенчивом ободрении, словно побуждая войти еще глубже. Эта робкая ласка, похоже, лишила его остатков самообладания. С жадным рычанием он стал вонзаться в нее, трепеща от усилий быть помягче. Сила разрядки почти подбросила его в воздух. Слепящие молнии разорвались перед глазами. Зарывшись лицом в разбросанные по подушке волосы Аннабел, он в последний раз погрузился в медовый сок любви.

Прошло немало времени, прежде чем безумное напряжение покинуло его. Он осторожно вышел из Аннабел, и та снова поежилась от легкой боли. Поняв, что она сейчас испытывает, он легко погладил ее по бедру, словно утешая.

— Я готов никогда больше не покидать этой постели, — пробормотал он, укладывая ее голову себе на плечо.

— Невозможно, — в полудреме пробормотала Аннабел. — Завтра мы едем в Париж. Не позволю лишить себя обещанного медового месяца.

— О нет, сладкая моя, — улыбнулся он, целуя спутанные локоны, — у тебя будет все на свете.

За две недели медового месяца Аннабел успела обнаружить, что она далеко не так хорошо знает жизнь и свет, как считала до этого. Со смесью наивности и чисто британской спеси она всегда думала о Лондоне как о центре культуры и всех знаний мира, но Париж стал для нее откровением. Город был на удивление современным, и в сравнении с ним Лондон казался убогим деревенским кузеном. И все же, несмотря на свое явное интеллектуальное и социальное превосходство, парижские улицы выглядели почти как во времена средневековья: темные, узкие и вьющиеся через целые районы прекрасных зданий. Архитектурный стиль изменялся от готических шпилей древних церквей до тяжеловатого величия Триумфальной арки.

Их отель «Кер де Пари» располагался на левом берегу Сены, между ослепительной россыпью лавок на Монпарнасе и крытыми рынками Сен-Жермен-де-Пре, где было выставлено ошеломляющее разнообразие экзотических товаров, тканей и кружев.

«Кер де Пари» был настоящим дворцом, с роскошными номерами, созданными для чувственного наслаждения. Ванная, например, имела полы из розового мрамора, стены, выложенные итальянскими изразцами, и золоченый диванчик в стиле рококо, где можно было отдохнуть после купания. Тут стояли сразу две фарфоровые ванны, каждая с собственным нагревателем и резервуаром для холодной воды. На потолке красовался расписной овальный плафон, призванный развлекать купальщика, пока тот блаженствовал в ванне. Воспитанная в английских понятиях, гласивших, что ванна — всего лишь необходимый предмет гигиены, Аннабел поначалу поражалась тому открытию, что купание может быть столь бесстыдным занятием.

К восторгу Аннабел, мужчина и женщина могли обедать за одним столиком в ресторане, не требуя отдельного кабинета. Она еще никогда не ела столь восхитительных блюд: нежный петух с крошечными луковками в красном вине, жареная утка с хрустящей масленой корочкой… рыба под густым соусом из трюфелей… а десерты! Большие ломти торта, пропитанного ликером, пудинги с орехами и засахаренными фруктами…

Наблюдая ежевечерние мучения Аннабел, не знавшей, что заказать, Саймон уверял, что генералы затевали войну, мучаясь проблемами выбора тактики и стратегии куда меньше, чем когда ей предстояло решить, что лучше: грушевое пирожное или ванильное суфле.

Как-то Саймон повез ее на балет со скандально полуодетыми танцовщиками, а потом — на комедию с непристойными шуточками, не требовавшими перевода. Помимо этого, они посещали балы и званые вечера, которые устраивались знакомыми Саймона. Одни были французскими гражданами, другие — туристами и эмигрантами из Англии, Америки и Италии. Некоторые оказались держателями акций или членами совета директоров тех компаний, совладельцем которых был Саймон, тогда как другие имели отношение к его судоходным и железнодорожным предприятиям.

— Откуда у тебя столько знакомых? — недоуменно спросила Аннабел, когда на первом же балу его окружила целая толпа.

Саймон засмеялся и нежно поддразнил жену, утверждая, что она, должно быть, до сих пор не понимала, что, кроме мира британской аристократии, на свете есть еще много чего. И она втайне признавалась себе, что он не так уж недалек от истины. До сих пор ей в голову не приходило выглянуть за границы своего тесного, замкнутого кружка. Эти же люди подобно Саймону были элитой в чисто экономическом смысле и активно создавали свои состояния. Многие, фигурально выражаясь, владели целыми городами, выстроенными рядом с быстро разраставшимися промышленными предприятиями. В их собственности были шахты, рудники, плантации, мельницы, заводы, фабрики, склады и магазины, и, похоже, их интересы редко ограничивались одной страной. Пока жены покупали и заказывали платья у парижских модисток, мужчины сидели в кафе или частных салонах, занятые бесконечными дискуссиями о бизнесе и политике. Многие курили табак, завернутый в маленькие бумажные трубочки, называемые сигаретами: мода, имевшая начало среди египетских солдат и быстро распространившаяся в Европе. За ужином они грворили о вещах, раньше никогда не упоминавшихся при Аннабел, событиях, о которых она не слышала до этой минуты и которые, уж точно, не освещались в газетах.