Мари Кордоньер - Серебряный огонь

– Ты будешь жить в замке, носить красивые платья, забудешь о голоде, займешься более приятными делами, чем уборка навоза. Если однажды я найду даму, которую сочту достойной для совместной жизни со мной, маркиза де Анделис скончается официально, а ты под своим настоящим именем обретешь где-нибудь новый кров, в чем я тебе, разумеется, помогу.

– А кто поручится, что официальная смерть вашей жены не превратится в мою собственную? – прошипела Фелина, полагая, что терять ей уже нечего.

– Даю тебе честное слово, твоей жизни ничего не угрожает.

Фелина хрипло рассмеялась, но смех ее прозвучал печально.

– Слово дворянина! На него и в самом деле можно положиться! Как и на указы короля. Разве он не пообещал, что на засеянных полях больше не посмеют охотиться?

Насколько помнил Филипп Вернон, еще никто не сомневался в надежности его слова. Было бы это существо мужчиной, он бы с удовольствием заплатил за оскорбление ударом шпаги. А как поступить с непокорной молодой крестьянкой, чьи глаза сверкали, как стальной клинок из Толедо?

– Я привык убивать только в бою и только напавших на меня. Тебе придется рискнуть и поверить слову маркиза де Анделис.

– А если я не захочу оказать вам такую услугу?

Усталый вздох означал, что спор ему уже наскучил, лишь подтвердив его сомнения.

– Тогда ты докажешь, что твои слова гораздо менее надежны, чем мои. Разве ты не обещала быть в моем распоряжении, если я позабочусь о вступлении твоей сестры в монастырь?

Красные пятна на щеках Фелины стали ярче, но на сей раз от стыда. Она смущенно отвернулась от его пронзительного взора. Конечно же, как она могла забыть о Бландине! Дворянин совсем лишил ее рассудка.

– Я тоже выполняю обещания! Однако как бы мало ни значила моя жизнь для вас и вам подобных, мне она не безразлична, поэтому позвольте мне побеспокоиться о ней, – возразила Фелина.

Де Анделис поднял веки, и легкое изумление отразилось на его лице.

– Для крестьянки ты слишком хорошо говоришь, Фелина. Кем были твои родители?

Она уже успела понять, что бессмысленно отказываться от ответов.

– Мой отец был свободным крестьянином, а моя мать выросла среди благочестивых сестер в Бомоне. Она была подкидышем. Мать сама предполагала стать монахиней, но потом влюбилась в крестьянского сына, приносившего в монастырь дрова. Она вышла за него замуж и покинула монастырь. Не думаю, чтобы мать была очень счастлива. Очень набожная, она мечтала, чтобы дочь исполнила то, от чего отказалась она сама. Бландина похожа на нее. Сестра уменьшала разочарование, которое мать испытывала из-за отсутствия у меня подлинной набожности, хотя я любила разглядывать священные картинки в ее книге.

Ее спутник с удивлением услышал, как хриплый сдержанный голос зазвучал совсем по-иному, едва девушка начала рассказывать о матери и сестре. Хрипота сначала стала меньше, потом вовсе пропала, сменившись красивым мелодичным альтом.

– В книге? – спросил он, стремясь продлить рассказ Фелины, когда она замолчала. – Ты сказала, что у матери была книга?

Фелина кивнула.

– Это было ее главным богатством! Тоненькая книжка со священными молитвами и чудесными картинками. Перед смертью она завещала ее аббату, которому книжка очень нравилась. Бландина была тогда слишком мала и не понимала тайны букв и слов, как я.

– Я тебя правильно понял? Ты умеешь читать?

Фелина была достаточно откровенна, признав свое умение ничтожным.

– Немножко, господин. Я умею писать свое имя и первые строчки молитвы «Отче наш», но я уже давно не упражнялась. После смерти матери стало не до того.

– Если захочешь, сможешь в замке Анделис продолжить занятия. Может быть, мой тесть легче перенесет утрату, занимаясь с тобой.

– Отец вашей супруги?

На этот раз любопытство Фелины пересилило ее гордость.

– Амори де Брюн. Он должен знать о нашей тайне и будет о ней знать. В Варфоломеевскую ночь он потерял жену. Мысль, что я по приказу свыше вынужден буду, вероятно, жениться на католичке, для него так же невыносима, как то, что король приобрел Париж за мессу.

Девушка, для которой насмешливое замечание неистощимых на юмор парижан по поводу очередной смены Генрихом Наваррским своей веры было совершенно непонятным, только плотнее завернулась в огромный плащ.

Религиозные споры благородных господ принесли сельским жителям лишь разоренье от войны и солдатских грабежей.

Король и его сторонники вроде бы сражались за веру, думая при этом о влиянии и власти. Крестьянам было безразлично, кто ими управлял. Они жили в нищете как у хозяина-католика, так и у хозяина-гугенота. И Фелина в отличие от матери и сестры давно отвыкла думать о небесном.

Она храбро боролась с подступающим страхом. И справилась с ним, вновь припомнив вид жалкого, растоптанного тела, найденного ею среди растерзанного поля.

Когда не помогало ничто другое, ненависть творила чудеса.

Де Анделис догадывался, что шахматные ходы королевской политики утомили его спутницу. Впервые он увидел в ней не двойника жены, а самостоятельную личность, и непривычный оттенок сострадания появился в его хищном взоре.

– Не ломай голову над непонятными тебе вещами. Моя супруга много лет больна, никто не ждет, что она когда-либо покинет замок или примет участие в публичных собраниях. Мое личное присутствие тебе также не придется терпеть слишком долго. Я уеду в Париж, как только все устроится.

К своему удивлению, Фелина восприняла это сообщение скорее с какой-то растерянностью. Как бы сурово и отчужденно ни обращался с ней маркиз, он оставался единственной опорой в запутанных событиях.

Нетерпение, с которым он глядел по сторонам, заставляло предполагать приближение к цели путешествия.

Дождь перешел в едва различимую, все пронизывающую морось, повисшую над землей, подобно серому покрывалу. Солнце, которому пора было взойти, еще скрывалось за облаками. Жерди моста простучали под железными шинами колес, потом под ними заскрипела галька.

Аллея стройных высоких тополей окаймляла красивый въезд. Когда она плавной дугой подступила к пологой парадной лестнице, Филипп Вернон откинул кожаную штору.

Фелина посмотрела на светлое большое квадратное здание, украшенное со всех четырех сторон остроконечными башнями. Казалось, что эти башни вместе с замком росли прямо из окружавшей их зеленой густой травы.

Карета после легкого толчка остановилась, и маркиз издал странный сдавленный звук.

Полная ожидания, девушка наклонилась вперед, стараясь разглядеть, что же привлекло его пристальное внимание. И увидела.

Посреди здания, прямо над главным порталом фасад сужался, образуя треугольник, украшенный резьбой по камню. Из среднего окна треугольника свисало большое, пышно расшитое знамя. Но великолепие золотого шитья гасилось черной траурной лентой, промокшей и мрачной.