Мари Кордоньер - Серебряный огонь

– Для кого бы то ни было! Я приказал мадам Берте снять траурную ленту. Наши слуги преданы нам. Я полагаю, ты разрешишь похоронить Мов тайно. Имя и титул на могиле не способны ее воскресить. Потом ей поставят заслуженный ею памятник.

Свою речь Филипп Вернон сопроводил нетерпеливым движением руки.

Де Брюн справился с первоначальным шоком и теперь разглядывал замурзанную девушку, чьи босые ступни виднелись из-под чересчур длинного плаща.

– Ты хочешь выдать малышку за свою супругу? Крестьянскую девицу? Внешнее сходство, не спорю, поразительное, а все остальное? Речь, манеры, образованность, изящество? Ты фантазер, Филипп!

Де Анделис плотно сжал толстые губы.

– А ты забыл, что Мов девять лет не покидала замка. Никто не сумеет обнаружить разницу. Кроме того, я не сумасшедший. Я, разумеется, не представлю сие дитя королю. Достаточно, чтобы она пожила тут какое-то время и создала впечатление, будто моей жене снова стало немножко лучше. Наш повелитель дотошен и пошлет своих шпионов все проверить. А они доложат ему о добром здравии Мов. И королю опять придется отложить свои честолюбивые планы в долгий ящик. Эта девица – королева в нашей шахматной партии, она поможет мне получить свободу выбора.

Фелина ничего не знала о шахматах, но догадалась об уничижительности такого сравнения. С трудом усмиренный гнев отразился лишь в глазах. Он сверкнул ледяным серебром из-под темных ресниц и привлек внимание пожилого господина, вдруг заметившего больше, чем только внешнее сходство. Почти с отеческой лаской провел он ладонью по ее запачканной щеке, и Фелина отпрянула назад, как от пощечины.

– Твоя королева сейчас похожа на загнанного в угол котенка, Филипп! – вздохнул он. – Ты знаешь, я на твоей стороне, хотя сомневаюсь в успехе рискованной комедии. Однако я сделаю все, как ты пожелаешь. А теперь передай измученное отражение моей бедной дочери в руки мадам Берты. Нам все равно придется посвятить мадам в твои планы, к тому же ей предстоит заботиться об этом ребенке.

Благожелательность де Брюна, на какой-то миг расплавившего ледяной щит на сердце Фелины, была, стало быть, лишь ее воображением. Он заботился не о ней, а о своих планах. Она ведь – ничтожество. Игрушка, годная для того, чтобы дать работу камеристке.

Фелина упрямо вздернула подбородок. Никому не пришло в голову спросить у нее согласия. Так же молча, как она выслушала унизительную для нее беседу, отправилась она вслед за экономкой.

Мадам Берта в отличие от мужчин моментально обнаружила предельную усталость Фелины. Поняла, что круги под глазами появились не от грязи, а от переутомления. Ей показалось важнее накормить девушку и уложить ее в постель, чем объяснять двум мужчинам глупость ими задуманного, вероятно, под влиянием вполне понятного горя, затуманившего их мозги.

Она отворила узкую боковую дверь и ввела Фелину в комнату, предназначенную для прислуги высоких гостей. Небольшое чистое помещение с деревянной кроватью и незатейливой, но добротной мебелью.

Фелина восхищенно поглядела вокруг. Скромный зеленый занавес у кровати был закреплен с одной стороны, позволяя видеть взбитые подушки и мягкое одеяло. Сундук, табуретка и треногий стол дополняли обстановку. Пол устилали душистые травы, а стекла в окне были круглыми, матово-белыми, обрамленными свинцом. Даже у аббата Видама в доме было не столь уютно.

Девушке, привыкшей к соломенной подстилке, грубым лавкам и кожаным шторам на оконных проемах, скромное жилище показалось княжескими покоями. Она не переставала восхищаться.

– Садись! Ты голодна, я принесу тебе поесть. Потом попытайся заснуть. Я думаю, ты совсем измучилась, – сказала мадам Берта дружелюбно, но достаточно решительно.

Хотя и сочувственный, но покровительственный тон ставил Фелину на место. Экономка замка Анделис выполнит свой христианский долг по отношению к этой девице, который возложил на нее маркиз, но о почтении к ней не могло быть и речи.

Фелина нисколько не обиделась. На ее месте она сама говорила бы в том же тоне. По крайней мере, мадам Берта, как нормальный человек, позаботилась о еде и постели.

Взгляд Фелины остановился на белых крахмальных простынях, больших подушках и мягком одеяле. Экономка проследила за ее взглядом и вздохнула.

– Тебя надо бы отмыть перед тем, как уложить в постель, но боюсь, ты заснешь в моих объятьях. Ложись пока так.

Когда мадам Берта вернулась с подносом, на котором лежала закуска, крайняя усталость девушки победила, несмотря на светлый день. Но она очень удивилась, увидев тщательно свернутое одеяло лежащим на сундуке и накрытые дорожным плащом белые простыни. На плаще в тонкой, испачканной глиной юбке, небрежно зашнурованном корсете и прохудившейся блузке лежала Фелина, прикрыв правой рукой лоб.

Лишь теперь была заметна худоба, если не истощенность маленькой фигурки. Коса расплелась, и несколько темных спутанных прядей упали на бледные щеки. Девушка выглядела очень юной и ранимой, и сочувствие мадам Берты, к ее собственному изумлению, стало еще большим.

Невозможно, чтобы де Брюн и маркиз втянули такое существо в свой глупый маскарад. Даже имея значительное сходство с Мов Вернон, она не сумела бы провести и самого глупого из шпионов. Мадам Берта должна предотвратить дурацкую затею.

Она поставила поднос на стол. Холодные блюда покажутся вкусными девушке и после сна. Уже собравшись выйти, еще раз оглянулась и помедлила. Затем резким движением взяла одеяло, тщательно укрыла им Фелину и натянула возле кровати занавес.

– Поднимайся, милая! Пора за дело!

Энергичная рука, которая трясла ее за плечо, и резкий повелительный голос бесцеремонно прервали сон. Но пока Фелина еще с закрытыми глазами послушно собиралась выскользнуть из-под одеяла, она сообразила, что обращался к ней не отец. И что лежала она не на соломенной подстилке рядом с сестрой. Матрас под ней был мягким, будто ковер из свежего мха, одеяло теплым, будто июльское ласковое полуденное солнце.

– Поторопись! Служанки уже нагрели воду, а тебе еще надо закусить!

Фелина осторожно приподняла веки. Она не могла поверить, что слова относились именно к ней. Однако мадам Берта, которая возвышалась перед ней, уперев руки в бока и напоминая гору, не оставляла сомнений.

– Мне сказали, что ты готова служить нашему господину. Тогда за дело. Что бы он тебе ни обещал, ты не сможешь стать ему полезной, впав, подобно ежу, в зимнюю спячку.

Итак, это не сон.

Воспоминания нахлынули на Фелину, пока она щурилась от света, залившего постель, после того как отодвинули в сторону занавес. Она испуганно приподнялась и еще до мадам Берты заметила серые полосы от грязных волос на чистых подушках. Не накажут ли ее?