Бетина Крэн - Последний холостяк

Она прижала шкатулку к груди и заплакала.

– Ах, Маргарет! Не плачь! Лучше поехали домой! – воскликнул Эверстон. – Все будет хорошо.

– Но зачем я тебе нужна, Альберт? Чтобы стирать твое белье и готовить обед? Ты хочешь сэкономить на прислуге?

– Вовсе нет! Я по тебе соскучился! – сказал Альберт и болезненно поморщился. – Умоляю тебя, Маргарет! – спохватившись, произнес он и положил свою ладонь на ее руки. – Вернись ко мне сегодня же. Клянусь, что я стану другим, хорошим, добрым, щедрым и ласковым! – Теперь в его взгляде светилось искреннее раскаяние, и сердце супруги дрогнуло.

Она вопросительно посмотрела на стоявшую у камина Антонию, как бы прося у нее совета. Поза хозяйки дома – руки, скрещенные на груди, и гордо вздернутый подбородок – означала, что возвращаться ей пока рано, надо еще немного «помариновать» мужа, чтобы он окончательно созрел. И Маргарет, вздохнув, сказала:

– Нет, Альберт, только не сегодня. Мне надо хорошенько подумать.

Ремингтон снова сжал локоть Эверстона, призывая его к хладнокровию. Это не укрылось от Антонии, и она смекнула, что прижимистый пэр расщедрился на подарок и цветы не без нажима со стороны графа. Ремингтон перехватил ее взгляд и, как бы желая размять ноги, встал, засунул руки в карманы брюк и стал расхаживать по комнате, постепенно приближаясь к Элис и Бейселу Трублудам.

– Что с тобой произошло? – наконец решилась произнести Элис. – У тебя такой измученный вид! Уж не заболел ли ты?

– Я не могу оставаться ночью в доме один, – признался он. – И провожу все ночи в клубе. Но тебя, очевидно, мое самочувствие не интересует…

Ремингтон подсел к нему и пихнул его локтем в бок. Трублуд покраснел, вздохнул и жалостливо добавил:

– А главное, мне дьявольски не хватало тебя за завтраком! Не говоря уже о том, что после твоего ухода мне и кусок не лез в горло. По-моему, кухарка нарочно пережаривала мясо! А горничная не гладила мне брюки и отказывалась подогревать воду для бритья. Почему-то прачка до сих пор не вернула мои сорочки. В общем, все пошло кувырком!

Новый удар локтем под ребро остудил его пыл. Он спохватился и запел уже другую песню:

– Короче говоря, мне очень не хватает тебя. Раньше я не понимал, насколько с тобой моя жизнь становится лучше и комфортнее. Ты обладаешь удивительным даром устранять все недостатки и создавать в жилище уют… – Он осекся, получив новый удар локтем.

– Ваше сиятельство, – обратилась к графу Элис, – можете не стараться, я знаю его как облупленного. Ему никогда не угодишь! Он вечно ко всему придирается: то рубаха ему кажется плохо накрахмаленной, то брюки не так выглажены, то лепешки жестковаты. Разве не так, Бэзил?

– Нет! Это неправда! У тебя всегда все отлично получается. Во всяком случае, лучше, чем это сделал бы я сам. Элис, возвращайся! Мне так не хватает твоих записочек с орфографическими ошибками в каждом слове! И твоих славных мотивчиков, которые ты безбожно перевираешь, напевая их за рукоделием или написанием писем. Я скучаю по разбитым тобой тарелкам и твоим печальным песенкам…

Ремингтон застонал от отчаяния, подпер кулаком подбородок и с тоской посмотрел на Антонию. Она не сдержалась и улыбнулась, не в силах спокойно слушать многочисленные нелепые комплименты Трублуда своей супруге. Ремингтон, однако, решил, что ее улыбка предназначается ему, и сразу повеселел. Но не успела Антония сообразить, почему у него вдруг заблестели глаза, как ее отвлек Хоскинс.

– Мадам, вас желает видеть лорд Вулворт, – с поклоном доложил он. – А также лорд Ричард Серл и его приятель Ховард. Они все очень нервничают, должен я вам сказать.

Антония обернулась к Ремингтону и спросила, прищурившись;

– Любопытно, как бы вы поступили, если бы я вышвырнула всю вашу компанию отсюда?

– Я полагайся на ваше благородство и благоразумие, мадам! – с обворожительной улыбкой ответил граф. Но его лукавый взгляд подсказал ей, что он лжет. Он рассчитывал разжалобить ее, растопить лед обиды и недоверия в ее сердце уговорами и приторно-сладкими речами. И похоже было, что его расчет оправдался.

Эверстон и Трублуд благоразумно откланялись и ретировались. Их место в гостиной заняли новые визитеры – трое мужчин, которых Антония поклялась не пускать даже на порог. Все они пришли с букетами цветов, прекрасно одетые и гладко выбритые, и каждый из них норовил выказать ей свое глубочайшее уважение и нижайшую покорность.

Она применила к просителям тот же тактический прием: заставила их долго переминаться с ноги на ногу, пока старый дворецкий ходил звать их жен. Элизабет, Дафна и Камилла спустились одновременно и, увидев застывшую в горделивой позе Антонию, остановились в дверях, покраснев от волнения. Румянец на их лицах и блеск в глазах подсказали хозяйке дома, что они все простят своим неблагодарным мужьям.

Ричард Серл вручил жене букет и протянул ей руку, чтобы сопроводить ее к дивану. Но миниатюрная блондинка, к его удивлению, надула губки и обиженно фыркнула.

– Почему ты не хочешь простить меня, Дафна? – прочувствованно спросил он. – Умоляю тебя, позволь мне все тебе объяснить! Разумеется, с глазу на глаз…

– С меня довольно и того, что ты наговорил мне раньше, в спальне, Ричард! Поэтому теперь я стану слушать тебя только при свидетелях. Тем более что вокруг нас одни друзья.

– Послушай, Дафна, мне не нравится такой тон! – прорычал он с угрозой, выпячивая грудь и хмуря брови.

– Нет, Ричард! На этот раз тебе не удастся запугать меня! – вскричала Дафна. – Я не намерена терпеть твои оскорбления молча! – Эхо разнесло ее слова по всему дому.

Все, слышавшие этот вопль души, оцепенели. Серл раскрыл рот, испытав шок. Дафна покраснела, устыдившись своей несдержанности, но быстро взяла себя в руки и промолвила, скрестив, как Антония, на груди руки:

– Мне жаль, Ричард, но, по-моему, тебе тоже полезно почувствовать, каково приходится человеку, когда на него орут в присутствии слуг, родственников или официантов. Согласись, что это неприятно.

– Я… что ж, пожалуй… – Лицо Серла стало серым, а язык отказывался повиноваться, словно бы окаменев.

– Не сомневаюсь, что ты не повышаешь голоса, беседуя со своими друзьями, – продолжала Дафна. – Мне думается, что я имею право на не менее уважительное отношение к себе! Ты обещаешь разговаривать со мной нормальным тоном, а не как со слабоумной? – без обиняков спросила она, сверля его взглядом.

Ошарашенный таким натиском, Серл кивнул и вручил ей коробочку. Способность говорить волшебным образом вернулась к нему, лишь когда она приняла подарок.

– Я так соскучился по твоему пению, дорогая! – запинаясь, сказал он.

Дафна тепло улыбнулась и кивком пригласила его присесть на диванчик.