Бетина Крэн - Последний холостяк

– Чертову дюжину? – переспросил, ужаснувшись, Ремингтон и поперхнулся.

– Да, если тебе так угодно! И вот теперь пять моих бывших протеже сбежали от своих мужей ко мне, отчаявшись дождаться от них хотя бы уважения. Не удивлюсь, если в самое ближайшее время сюда прибегут и все остальные.

Каких именно беглянок она имеет в виду, граф прекрасно знал – жен завсегдатаев «Уайтс», разумеется. Взволнованно взъерошив пальцами волосы, он вскричал:

– Так отошли же их поскорее к мужьям! Пусть они сами разбираются в их несчастной участи.

– Посуди сам: Альберт Эверстон так скуп, что следит, как бы его жена Маргарет не съела лишнего куска. Бертран Ховард неделями не замечает Камиллу. Лорд Вулворт закрывает глаза на злобные придирки своей матушки к невестке. А Бэзила Трублуда пугает излишне горячий темперамент бедняжки Элис… Нет, я не могу их прогнать! Пусть поживут еще у меня.

Граф помрачнел и покачал головой.

– Женившись, все мужчины резко меняются, – с горечью продолжала свой патетический монолог Антония. – Они превращаются в холодных, равнодушных и скупых эгоистов, рассматривающих своих жен только с позиции выгоды, а то и как предмет интерьера. И в результате вскоре меняются и женщины: их заботит не уют в доме, а впечатление, которое производит их жилище на гостей. Они превращают в культ украшения, мебель, одежду, внешний вид и положение в обществе. Браки портят людей, даже тех, которые прежде искренне любили друг друга. – Она нервно потерла ладони, прошлась по комнате взад-вперед, повернулась и подвела итог: – Так вот, Ремингтон, я не хочу превращаться в удобную домашнюю вещь! Понятно?

Он с недоумением посмотрел на нее и, дрожа от злости и обиды, воскликнул:

– «Удобной» ты в любом случае стать не сможешь, с твоим-то ершистым характером, Антония! Более неуживчивой и норовистой особы, чем ты, мне в жизни встречать не доводилось!

Он повернулся к ней спиной, надел жилет и сюртук, обернулся, обжег ее взглядом, прошел мимо нее и, отперев дверь, промолвил, ткнув в Антонию указательным пальцем:

– Но я все равно женюсь на тебе! Даже если это и будет стоить мне жизни!

С этими словами он вышел в коридор, сбежал по лестнице, раскланявшись по пути с Элинор и Поллианной, потребовал у Хоскинса шляпу и трость и с гордым видом удалился, надменно вскинув голову.

Но уже выходя на крыльцо, граф услышал, как дворецкий пробормотал себе под нос:

– Везучий мерзавец!

Направляясь к стоянке наемных экипажей, Ремингтон, однако, вовсе не чувствовал себя таковым. О каком везении могла идти речь, если целый день безудержной, дикарской страсти закончился новой размолвкой с Антонией? Графа охватили тоска и отчаяние, у него даже начал подергиваться левый глаз. Ему и в голову не приходило, что он когда-нибудь потерпит фиаско, пытаясь втолковать упрямой даме, что одной безудержной страсти мало для полного счастья, что женщине нужно иметь свой дом, мужа и детей, чтобы ощутить себя полностью удовлетворенной и умиротворенной. В чем же коренится причина упорства Антонии?

Несомненно, в чувстве вины, угнетающем ее! Она считала себя лично ответственной за несчастные семейные пары! Боже правый! Тут явно не обошлось без козней дьявола! Любая на месте Антонии прониклась бы мистическим ужасом после такой неудачи. Как тут было не убояться мести провидения за содеянное? Она почти уверовала, что ее ждет та же горькая участь, что и всех сосватанных ею вдов, – убогое, бесправное существование под пятой бездушного и алчного супруга-тирана. Ведь живой пример – пять беглых женушек – находился непосредственно в ее доме. Ремингтон остановился как вкопанный посередине улицы. Будь они все прокляты, эти жалкие недоумки Эверстон, Вулворт, Ховард, Трублуд и Серл! Эти ничтожества не успокоились, однажды разрушив его добрые отношения с Антонией! Движимые врожденным себялюбием и неистребимой злобой, они гадят ему и сейчас! Надо любой ценой выжить их женушек из дома Антонии и отправить к их слабоумным мужьям. А тех, в свою очередь, заставить уважать своих жен и забыть свои прежние скверные замашки. Ремингтон хмыкнул, хитро прищурился и ускорил шаг, на ходу обдумывая план этой операции.

Компания завсегдатаев бара в клубе «Уайтс», облюбовавшая для своих попоек угловой столик, в последнее время начала раздражать обслуживающий персонал. Дурно пахнущие, небритые и пьяные, они не вылезали из этого заведения трое суток кряду, что угрожало его репутации и отпугивало приличных посетителей.

– Можно подумать, что они бездомные, – с досадой пробормотал официант, когда гости потребовали еще бутылку коньяка.

Морщась от запаха перегара и вони сигар, официант сказал, подойдя к столику:

– Покорно прошу вас извинить меня, почтенные господа, но не пора ли вам и честь знать? Ваши супруги уже заждались вас. И бритвы тоже.

Вытаращив осоловелые глаза, Трублуд промычал:

– Наши жены? Какие еще жены? Мы больше не женаты!

– И дома нас никто не ждет! – взъерошив пятерней сальные волосы, жалостливым голосом добавил Ховард.

– Моя мегера рассчитала служанку, прежде чем сбежать, – икнув, посетовал Эверстон. – Так что и ужин для меня теперь некому приготовить.

– И рубашку тоже некому постирать, – пожаловался Трублуд с тяжелым вздохом. – И мыльную пену для бритья взбить тоже некому! – в тон ему промолвил Серл, погладив себя по небритой щеке.

– И поболтать за столом о том о сем не с кем, если не считать, конечно, мамочки, – уныло промолвил Вулворт, уставившись в рюмку. – А ночью приходится одному ложиться в холодную постель…

Официант поморщился и вернулся за стойку.

– Зачем идти домой, коль скоро моей голубоглазки там все равно нет, – жалобно сказал Ховард.

– А я не могу без отвращения смотреть на грелку, которую я подарил ей на Рождество, – признался Эверстон.

– А в моем доме теперь уже не слышно пения и игры на фортепиано, – с тоской промолвил Серл. – Меня так угнетает эта кладбищенская тишина!

– А моя жена сбежала, даже не закончив рукоделие, – пробормотал Вулворт. – Я нашел ночную сорочку, на которой она начала вышивать мой фамильный герб.

Разговор был прерван громким возгласом в другом конце зала:

– Так вот вы где, голубчики!

Обернувшись, приятели увидели направляющегося к ним по проходу Ремингтона Карра. Вид у него был свирепый. Брошенные мужья оцепенели. Граф остановился в трех шагах от стола, окинул их сочувственным взглядом и сказал:

– Ну и видок же у вас! Когда вы брились в последний раз, Ховард? Вы похожи на бродягу.

Ховард встал из-за стола и погрозил ему пальцем:

– Во всем виновата проклятая леди Защитница брака! Ее следует судить за вмешательство в чужие семейные дела! Никто не вправе вторгаться в частные владения! Дом и жена священны! Как говорится, мой дом – моя крепость. – Он икнул.