Дина Лампитт - Серебряный лебедь

В результате она лишилась своей единственной подруги. Ее гувернантка — расплывшаяся женщина неопределенного возраста и ума, но все же составлявшая постоянную компанию, покинула Саттон на следующую после самых ужасных событий ночь.

Мелиор Мэри, как обычно, легла в постель. Полночная буря уже началась, и тогда ЭТО перешло всякие границы. Внизу, в Большой Зале, оно срывало свою злость, круша все на своем пути. Что-то тяжелое полетело в витражи, и послышался звук бьющегося стекла. Мебель ломали на части и с нечеловеческой силой разбрасывали по полу. Девочка выпрыгнула из кровати и со всех ног побежала в комнату мисс Бронвен, проснувшуюся от ее громкого безудержного плача.

— Что случилось, Мелиор Мэри? Ради Бога, тише!

— Рушится Большая Зала! Неужели вы не слышите, мисс Бронвен? Помогите мне!

Разбудили Джона и всех слуг, зажгли свечи. И оказалось, что ничего не произошло, абсолютно ничего. Испуганные глаза девочки расширились еще больше, когда она увидела все вещи на своих местах и целые окна, даже без малейшей трещины. Зрачки Джона почернели, он повернулся к ней и проговорил:

— Мне надоели твои шутки, Мелиор Мэри. Я поговорю с тобой утром.

Ее попыталась спасти мисс Бронвен, драматически вставившая свое слово:

— Иногда злые духи на самом деле преследуют детей, сэр. Я давно слышала об этом. И больше не останусь в вашем доме ни на один день.

Джон закричал громовым голосом:

— Мисс Бронвен, вы совершенно безмозглая женщина! Вы ничего не слышали, я ничего не слышал, слуги тоже ничего не слышали. Значит, этот проклятый ребенок просто старается привлечь к себе внимание.

— Оскорбляйте меня, сколько вам будет угодно, мистер Уэстон, но я уезжаю отсюда немедленно.

В ту ночь, когда уехала гувернантка, а Мелиор Мэри осталась в своей комнате со старым и глупым слугой, который не мог ее защитить, зло продолжило свое представление. Около двух часов ночи девочка, не смыкавшая глаз, услышала, как сами собой открылись двери Центрального Входа, затем ЭТО пересекло Большую Залу и ужасной шаркающей походкой стало приближаться к западной лестнице, ведущей к ее комнате. Шум все нарастал, Мелиор Мэри слышала его приближение, в конце концов ручка двери повернулась, и она, пораженная ужасом, увидела, как дверь медленно открылась и закрылась. В комнате резко похолодало, затем что-то село на ее кровать и придвинулось поближе.

— Уходи! — взмолилась она. — Уходи!

Раздались мерные удары, и Мелиор Мэри поняла, что больше не выдержит, если не произойдет какое-то чудо, которое спасет ее. Она подняла голову с подушек, выпрыгнула из постели и опрометью бросилась к двери. Раздался звук, требующий, чтобы она остановилась, но, зная, что ЭТО будет преследовать ее, девочка уже неслась вниз по ступенькам в комнату отца, из-под двери которой лился свет. Значит, он еще не спит.

Зло шло за ней по пятам, когда она ворвалась в комнату и остановилась. Напротив отца сидел ее дядя Джозеф, вытянув ноги в своих лучших шелковых чулках и попивая из бокала рубиново-красный портвейн; немного позади, почти незаметный среди ночных теней, стоял Черномазый.

— О, помогите! — прокричала Мелиор Мэри, убегая от ледяного присутствия зла и бросаясь в ноги своему дяде. А Черномазый, испугавшись больше других, затрясся от ужаса и завопил, словно все таинственные предания побережья Африки зашевелились в его душе. Джозеф вопросительно посмотрел на него, но его раб только и смог ответить:

— Это взгляд зла, хозяин. Оно было здесь.

Джон начал было говорить:

— Мелиор Мэри, это зашло слишком…

Но Джозеф перебил его:

— Замолчите, Джон! Неужели вы не видите, что девочка чуть жива от страха? Тут что-то не так.

— Джозеф, она вот уже три недели жалуется на шум, но никто, кроме нее, не слышит ни шороха. Это просто какие-то детские фантазии, переходящие в истерию, и ничего более.

— Черт вас подери! — выругался Джозеф, вставая и сажая Мелиор Мэри на свой стул. — Вы видели ее волосы? Мало того что вы глупы, вы еще и слепы!

— Я напоминаю вам, — холодно проговорил Джон, — что вы находитесь в моем доме в качестве гостя.

В ответ Джозеф поднял подсвечник, в котором горели три свечи, и поднес к голове Мелиор Мэри. Лучи света упали на ее волосы, такие же густые и темные, как у отца, но местами можно было, без сомнения, увидеть отблеск седины.

— Что это? — удивился Джон. — Что с ней?

— Она седеет. Это связано с состоянием шока. Ну, так во что вы теперь верите?

Джон что-то проворчал и вместо ответа спросил:

— Вас сюда прислала Елизавета?

— Да, конечно. У нее было дурное предчувствие, и, я бы сказал, оно подтвердилось.

Джон сдержанно кивнул и посмотрел на Мелиор Мэри, такую маленькую и жалкую на фоне большого стула. Детское лицо, искаженное ужасом и страданием, оставалось в его памяти до последнего дня.

— Что с тобой происходит, девочка моя? — спросил он.

— Меня преследует призрак, — медленно ответила она. — И если ты не поможешь мне, то я умру, потому что это ужасно.

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только потрескиванием горящих дров и шипением капель дождя, падающих через трубу в огонь. Из темноты раздался голос Черномазого:

— Позвольте мне побыть с девочкой, хозяин. Разрешите мне подождать вместе с ней, пока не приедет ее мать.

— Нога ее матери никогда больше не переступит порога этого дома!

— Много лет назад, хозяин, когда я был маленьким мальчиком и меня еще на забрали в рабство, я знал молодую девушку, в которую вселился демон. Никто, кроме нее, не видел и не слышал его, но ее отец верил тому, что она рассказывала. Он убедил себя в том, что привидение преследовало дом, а не ребенка, поэтому семья переехала. Он был бедным человеком, но отдал все, чтобы перевезти свою дочь в безопасное место. Три месяца прошли спокойно, но однажды ОНО снова нашло ее. Ей было четырнадцать лет, хозяин, и она повесилась.

Джон раздраженно повел плечами:

— Что ты пытаешься объяснить мне, чернокожий?

— Только то, что все эти детские привидения надо принимать всерьез.

Джон допил свой портвейн.

— Это что, ваш чертов сценарий, Джозеф? Вы что, хотите, чтобы я принял Елизавету обратно? Если так, то ваш номер не пройдет, слышите?

Джозеф вдруг страшно побледнел, и взгляд его стал тяжелым и пронзительным.

— Теперь я вижу, что вы даже больший дурак, чем я предполагал. Я бы ни черта не сделал ради вас лично, но видеть, как вы жертвуете ребенком ради своей чудовищной любви к самому себе — это выше человеческих возможностей.

И он вышел из комнаты в сопровождении своего раба, не сказав больше ни слова. Мелиор Мэри и Джон сидели, глядя друг на друга; случившееся подействовало на каждого из них по-разному. В конце концов он недовольно сказал: