Линда Ли - Голубой вальс

– Я вспомнил и еще кое-что. – Выпрямившись, отец сунул руку в карман пальто. Когда он вот так выпрямлялся, его взъерошенные волосы почти касались потолка.

Широко открыв глаза, Белл наблюдала, как он спрятал обе руки за спиной. Она просто умирала от любопытства, когда, словно фокусник, отец вытащил из-за спины два кулака.

– Какую руку выбираешь? – спросил он, возвышаясь над дочерью, точно сказочный великан.

Белл внимательно осмотрела оба кулака.

– Вот эту, – выпалила она, указывая на левую руку. С насмешливой улыбкой отец раскрыл пальцы:

– Пусто.

Наморщив нос, девочка перевела взгляд на другую руку. Отец, запрокинув голову, рассмеялся:

– Какая ты у меня милашка, Голубой Колокольчик! Он разжал пальцы другой руки.

– Мятная конфета! – взвизгнула она, выхватывая лакомство, а затем обнимая отца.

– Броунинг Холли, зачем ты даешь ребенку сладкое перед ужином? Это может испортить ей аппетит, – сказала Мадлен Холли, появившись в дверях кухни. Однако улыбка на ее лице никак не вязалась с суровым тоном. У нее были темно-каштановые волосы и голубые глаза. Глядя на нее, сразу можно было определить, что девочка – вылитая мать.

Белл тут же кинулась к ней:

– Мама, мама, посмотри!

Мадлен, нагнувшись, погладила тыльной стороной испачканной в муке руки щечку дочери:

– Да, дочка, это вкусная вещь – мятная конфета. Съешь ее после ужина. – Выпрямившись, Мадлен встретилась взглядом с мужем. – Ну и хитрец же ты, Броунинг Холли, – с улыбкой произнесла она.

– Как я могу отказать хоть в чем-нибудь моей дочурке с такими же большими голубыми глазами и такой же милой улыбкой, как у ее матери? – плутовато улыбаясь, спросил он. – Особенно в день ее рождения. К тому же я кое-что припас и для тебя, любовь моя.

Одна ее бровь изящно изогнулась.

– Ты знаешь, что не можешь подкупить меня конфетами, муженек.

Рассмеявшись, Броунинг снял пальто и повесил его на крючок возле двери.

– Значит, мне придется выбросить подарок?

– Отдай его мне, отдай его мне! – подпрыгивая, закричала Белл.

– Нет, Колокольчик, – ответил он, с нежностью глядя на жену. – Этот подарок – только для твоей матери. Может быть, позднее она согласится его принять.

Глаза Мадлен вспыхнули, отвернувшись, она направилась к кухоньке в глубине дома.

Броунинг в несколько шагов пересек разделявшее их расстояние, крепко обнял жену и потрепал ее по щеке:

– О Мадлен, любовь моя! Я так скучал по тебе сегодня.

Мадлен рассмеялась и стала хлопать его по рукам:

– Ведите себя как следует, мистер Холли. Ужин уже почти готов, – сказала она, но прежде чем отодвинуться, многообещающим жестом приложила палец к его губам.

– Подождем до наступления вечера, моя дорогая, – прошептал он.

Они сидели перед пылающим очагом. На столе дымился горшочек с тушеной говядиной, довольно редкое для них лакомство, манил густым духом свежеиспеченный хлеб. Так они праздновали шестой день рождения Белл. Небольшая семья радовалась и пела песни.

– Ну как, хорошо тебе работалось сегодня на ферме? – спросила Мадлен, держа в руке глиняную миску.

– Неплохо. Он почти не показывался. У него были дела в городе.

– Хотя бы он почаще уезжал в город! – неожиданно резким тоном заметила Мадлен. Броунинг потянулся к руке жены.

– Скоро, любимая, – сказал он, – скоро, как и обещал, я отвезу тебя в Бостон.

Белл озабоченно поглядела на отца:

– Тебе не нравится хозяин фермы, да, папа? Смущенно улыбнувшись, Броунинг потрепал дочку по голове:

– Это не твоего ума дело, малышка.

– Тогда расскажи мне о Бостоне, – попросила Белл. – Расскажи о мощеных улицах, длинных рядах высоких домов с большими бальными залами, где под потолком висят огромные лампы…

– Люстры, дорогая, – со смешком поправил Броунинг.

Мадлен покачала головой, слегка раздвинув губы в загадочной улыбке.

– И чем только ты забиваешь голову ребенку?

– Ты же знаешь, что я рассказываю ей правду.

Оживившись, Броунинг стал описывать своим слушательницам подробности жизни, которую они будут вести в Бостоне.

Рассказы у него были всегда одни и те же о поистине сказочной жизни. Белл слушала их с большим удовольствием, хотя и видела, что они нагоняют грусть на мать, слушавшую со странным мечтательным выражением лица.

В комнате пахло ароматными травами и свежим хлебом, потрескивали дрова в очаге. Все чувствовали себя так уютно и спокойно вдали от стужи, от ненавистного хозяина, который причинял столько неприятностей отцу и матери.

– Расскажи мне о доме, – попросила Белл, чувствуя, что запас историй начинает иссякать.

Он кинул взгляд на пылающий огонь, и на какое-то мгновение Белл ужасно испугалась, что отец не станет больше ничего рассказывать, а будет сидеть с грустным-прегрустным лицом, что всегда ее очень огорчало.

– Сейчас подумаю, – произнес он, моргая на огонь в очаге.

– Про лепные украшения.

– Хорошо, про лепные украшения. – Отец со вздохом повернулся к столу. – Про богато отделанные двери, резные мраморные колонны и огромный камин, над которым висит очень красивый портрет.

– И чей же это портрет? – как всегда, поинтересовалась Белл.

Его губы изогнулись в усмешке.

– Твоей матери, конечно.

– Нет, сэр, – как всегда, возразила мать. Ее нежное лицо с молочно-белой кожей светилось обожанием и гордостью. – Портрет твой, Броунинг Холли. Ты стоишь высокий и гордый, в роскошных одеждах. Любой может тебе позавидовать.

Белл инстинктивно чувствовала, что отец доволен словами матери.

Броунинг со смехом отодвинул тарелку и откинулся на спинку стула. Вытащил трубку, набил ее табаком, умял табак, зажег спичку и зажал чубук в зубах.

Белл очень нравился запах табака. Его богатый аромат странным образом успокаивал ее, внушая мысль, что в этом мире все в порядке. Нравилось ей и привычное продолжение рассказа:

– Мы будем получать приглашения от всех важных людей. Твоя мать станет наряжаться в лавандово-лиловые платья, золотые шарфы, очень идущие к ее нежному лицу, и тончайшие шелковые кружева.

Мадлен смущенно смеялась, Броунинг слегка пожимал ей руку.

– У нее будет бесчисленное множество шляпок с перьями и изысканной отделкой. Лучшие меховщики города захотят шить ей меховые шубки. – Задумчиво держась за чубук, он продолжил: – Такие же, какие у нее были до того, как она вышла за меня замуж.

– Все это у меня снова будет, – говорила Мадлен. – Я верю в тебя, Броунинг Холли. Верю с того самого дня, как мы повстречались.

Когда Броунинг смотрел на мать, Белл чувствовала, как сильно он ее любит. В сердце девочки закрадывался страх. Она обожала свою мать, но иногда ей было так грустно и одиноко: казалось, что отец любит мать сильнее, чем ее. Белл глубоко вздыхала, по опыту зная, что если не привлечет внимания, то останется одна за столом, заставленным пустыми тарелками, тогда как ее родители удалятся в свою комнату.