Гелена Мнишек - Прокаженная

Вальдемар иронически рассмеялся:

— Прекрасная теория! Бескорыстие тетушки меня прямо-таки в умиление вгоняет! Но это — псевдобескорыстие. Тете до того нравится этот графчик. Граф С. будет практикантом в Слодковцах — ах, как это мило! Как приятно будет тетушке! Но я-то, я — законченный эгоист. Практикант — это фактически мой помощник, а этого выскочку я на такое дело ни за что не возьму. Мне нужен не «человек нашего круга», а энергия и расторопность, чем наш графчик никак не обладает. Если среди практикантов в Глембовичах уже есть один граф, это еще не значит, что нужно искать второго и хвататься за первого попавшегося. Тот граф в Глембовичах работает прекрасно, а граф С. ни на что не годен. Быть может, тетя считает, что практикант будет тут в роли «паныча на курорте», играть в теннис, на бильярде и читать вслух французские романы? Конечно, для таких дел граф С. годится, но мне нужен практикант, который занимался бы делом. И я найду именно такого. Да, впрочем, уже нашел, мы с ним обо всем договорились, и я не нарушу договора ради… ради тетушкиных капризов.

Он говорил громко, нервно прохаживаясь по кабинету.

— Дедушка, вы ведь знаете, как я работал практикантом, получив диплом, у князей Лозиньских? — спросил он внезапно. — Если граф С. сможет работать именно так, пусть приезжает.

Пан Мачей махнул рукой:

— Ну хватит, довольно болтовни. Знаю я прекрасно этого кукленочка. Едва за двадцать, а уже лысина. Занят только собственным туалетом. Тебе это будет не помощь, а обуза.

— А! Уж я бы с ним не церемонился! Не хочешь, паныч, вставать в пять утра — езжай в Монте-Карло играть в рулетку! Мне нужно, чтобы мои практиканты приобрели опыт. В Слодковцах и Глембовичах для этого все условия. Но приглашать такого вот китайского болванчика? Этот С. не закончил даже сельскохозяйственного училища. Что, я должен объяснять ему агрономию от «а» до «я», когда ему надоест играть в теннис? Я не филантроп. Пусть только тетушка откроет тут школу для таких хлыщей, болванчиков, бездельников, теннисистов, и я моментально пошлю за графом С. мягкую карету — чтобы он не разбился, как пустой флакончик из-под духов!

Пан Мачей рассмеялся:

— Не хватает еще, чтобы ты Идальке все это выложил!

— И выложу! Если тетя начнет вновь призывать меня проявить участие к полысевшему «нашему кругу», выложу! К счастью, я живу в Глембовичах и могу тут бывать пореже, если уж так раздражаю любимую тетушку…

— А знаешь что, дорогой мой? Этот твой новый практикант может попусту тоже жить в Глембовичах — и дело в шляпе! Как думаешь?

— Но в Глембовичах у меня уже три практиканта, а здесь — ни одного. Отсюда до Глембовичей больше двух миль [9], что ж, он будет работать здесь, а в такую даль ездить обедать и ночевать? Глупости! Это невозможно!

— Но он может столоваться у Клеча? Вальдемар взял пана Мачея за руку, наклонился к нему и сказал чрезвычайно серьезно:

— Дедушка, скажите прямо: вы все это говорите из-за тетки, или сами не хотите, чтобы новый практикант жил здесь? Если вам это не по вкусу, скажите откровенно. Я откажу ему, и все. Уж вам-то, дедушка, я ни за что в жизни не хочу причинять неудобства!

Пан Мачей обнял внука и сердечно его расцеловал:

— Вальди, как я тебя люблю, мальчик мой! Спасибо за заботу. Скажу тебе откровенно: этот пан ничуть мне не помешает, наоборот, я люблю компанию молодых людей. Да и человека невоспитанного ты ведь не пригласишь. Граф С. не почерпнет у нас ничего полезного, а твой молодой человек, побыв в кругу образованных людей, многому научится и будет нам благодарен.

Вальдемар знал, что его дедушка, несмотря на природный ум и здравомыслие, был сущим фанатиком «высшего общества», «нашего круга». Он воображал, что аристократия — дирижерская палочка в руке Господа, что она управляет всеми, стоящими ниже по происхождению, руководит оркестром человеческих чувств.

Пан Мачей увлеченно продолжал:

— У нас этот молодой человек почерпнет много полезного!

Вальдемар, улыбаясь, сказал:

— Почерпнет, использует, будет нам благодарен… Ах, дедушка, к чему высокие слова? Что ты называешь «полезным»? Расстроенные нервы моей тетушки, ее сановную осанку, кислые мины, театральные позы? Он научится коверкать родной язык, поклоняться всему заграничному, узнает, что мало-мальски порядочный человек обязан считать букву «р» варварским пережитком, случайно задержавшимся в алфавите, буквой, которую никогда не следует произносить; и, наконец, мы убедим его, что можно потерять честь и достоинство, не совершив никакой подлости, а всего лишь попросив вторую порцию кушанья… Прекрасные достижения цивилизации, in summo gradu [10].

Пан Мачей, поддавшись ироничному тону внука, смеялся с ним вместе.

— Мальчик мой, — сказал пан Мачей с улыбкой. — Ты злословил об Идальке, а чем я мог бы просветить кого-нибудь и каким образом?

— Дедушка, ты напрашиваешься на комплименты! Будь все в нашем сословии подобны вам и бабушке Подгорецкой, я судил бы о нем иначе. Быть может, стал бы даже жрецом, приносящим жертвы на алтарь нашего круга. Но поскольку я не вижу в остальных ничего, свойственного вам и бабушке Подгорецкой, то не пою вместе с теткой гимнов сословию…

Магнат нахмурился, понурил голову, тяжко вздохнул. Слова внука непокоем отозвались в его душе.

Заглядывая ему в лицо, молодой майорат спросил с улыбкой:

— Можно узнать, дедушка, о чем ты так задумался? И если бы не перспектива ужина в обществе тети, я остался бы на ночь — но одна мысль о таком ужине портит хорошее настроение и аппетит…

— Оставайся! Что нам Идалька? Как-нибудь помиритесь…

— Нет, лучше уж поеду. Все меня сегодня измучили, даже эта гусыня, эта принцесса, переодетая пастушкой.

— Что за гусыня? Какая еще пастушка?

— Ну, та — панна Стеня… Пан Мачей вздрогнул:

— Стеня? Что такое несешь, Вальдемар? Майорат удивленно воззрился на него:

— Я говорю о панне Стефании Рудецкой. Ты ведь ее называешь Стеней, верно?

— А, да, верно. Стеня — звучит красиво. Но она-то чем тебе докучает? Скорее ты ее вечно мучаешь, и сегодня мучил.

Вальдемар расхохотался:

— О нет, ее не замучаешь! Язычок у нее острый!

— И все же ты плохо поступаешь, Вальди, когда ее дразнишь. Это милый и очень добрый ребенок. К тому же она из хорошей семьи, и ты сам прекрасно знаешь, при каких обстоятельствах ей пришлось пойти в учительницы. Хоть это и не ее профессия, она работает хорошо. Такое следует ценить. Зачем ты ее дразнишь?

— Вот, дорогой дедушка, еще одна отличительная черта нашего круга: превращать в игрушки такие вот угодившие к нам существа, делать мишенью для шуток, оттачивать на них остроумие.

— Вальди, я не верю, что ты говоришь серьезно!

— Отчего же? Совершенно серьезно. Шутить над такими — еще одна драгоценность в сокровищнице наших привилегий.