Карин Монк - Уступить искушению

— Все в порядке, гражданка, не стоит так волноваться. Это просто легкое головокружение и озноб. Такое часто наблюдается у приговоренных к казни, — проговорив эти слова сиплым голосом, чиновник натянул одеяло на плечи девушки и вздохнул.

— Что это с ней? — подозрительно спросил Ганьон. В Республике не приветствовались смерти заключенных до казни — это трактовалось как уход от справедливого наказания.

— Гражданке Дусет нужно немного отдохнуть, — объяснил Жюльен. — Думаю, волнения последних дней плохо отразились на ее состоянии.

Ганьон ответил легким смешком.

— Завтра она получит такой долгий отдых, о каком и подумать не могла.

— Это верно, — согласился старик. — Но я хочу дать ей возможность собраться с силами, чтобы мы могли закончить наши дела. — Он сел за стол и принялся перечитывать свои бумаги в тусклом свете свечи. Юноша снова занял свое место в углу, уронил голову на грудь и, похоже, заснул.

— Позовете меня, когда соберетесь уйти отсюда. — Ганьон еще раз оглядел присутствующих и вышел из камеры.

Через некоторое время до него донеслись голоса Жаклин и старика. Девушка диктовала письмо, а гражданин Жюльен уточнял некоторые моменты; затем последовал долгий и весьма оживленный торг по поводу оплаты его услуг, что едва не вызвало у старика новый приступ кашля.

Когда перепалка наконец стихла, Ганьон услышал, как Жаклин заплакала. Гражданин Жюльен высказал ей свое сочувствие и посоветовал прилечь. Через несколько минут он позвал Ганьона, чтобы тот выпустил его.

— Она отдыхает, — сказал он Ганьону тихим голосом. — Я прошу, чтобы ее никто не беспокоил до завтрашнего дня, особенно тот молодой человек, который был здесь, когда я пришел. Его присутствие совершенно нежелательно — заключил старик, грозно приподнимая седую бровь.

Ганьон пожал плечами.

— Гражданин Бурдон — инспектор Комитета национальной безопасности и может входить куда угодно. Мне нет дела до того, что он делает.

Старик с неприязнью взглянул на тюремщика:

— Гражданка Дусет будет казнена утром, но до этого она находится под вашим надзором, и если завтра, когда я приду, чтобы отрезать ее волосы, мне станет известно о каких-либо нарушениях, я немедленно сообщу об этом гражданину Фуке-Тенвилю. Наш общественный обвинитель чтит закон и не приветствует дурное обращение с заключенными, принадлежащими Республике.

— Так вы не отрезали ей волосы? — удивился Ганьон, заглядывая в камеру. Волосы Жаклин выбивались из-под одеяла, которым она была укрыта с головой.

— Бедняжка так расстроилась, — со вздохом объяснил старик. — Я предложил ей проделать это утром, чтобы облегчить ее сегодняшние страдания.

— Вы так добры, — пробормотал Ганьон, думая о том, что у него появился шанс завладеть этими роскошными волосами.

— В наше трудное время доброта встречается нечасто, — Жюльен собрал со стола бумаги и уложил их в кожаную папку. — Пойдем, Дени, — позвал он. — У нас с тобой сегодня еще пять клиентов.

Паренек подал Жюльену трость, взял из его рук папку и подставил свое плечо, чтобы старик мог подняться со стула.

— Боюсь, я уже слишком стар для всего этого, — сказал тот, медленно выходя из камеры.

Ганьон посмотрел на свечу и решил, что оставит ее догорать до конца, а потом придет к Жаклин, чтобы договориться об оплате. Это будет неплохая сделка, с удовлетворением подумал он.

Однако ему не повезло. Не прошло и десяти минут, как появился инспектор Бурдон, который потребовал впустить его к гражданке Дусет.

— У нее закружилась голова, и она легла, — предупредил Ганьон, снова отпирая дверь.

Войдя в камеру, Бурдон первым делом посмотрел на спящую узницу. Ее волосы, словно золотистые волны, разметались по подушке. Он еще никогда не видел столь роскошных волос. Желание охватило его с новой силой.

В этот момент свеча на столе зашипела и погасла.

— Принести новую? — подобострастно спросил Ганьон.

— Нет, — резко ответил Бурдон. — Убирайся.

Ганьон послушно кивнул и вышел, оставив посетителя в полной темноте.

С трудом сдерживая нетерпение, Никола снял пальто, перчатки, жакет и шляпу, затем медленно расстегнул пояс и спустил штаны. Наконец-то ему достанется то, о чем он так долго мечтал!

— Жаклин, я вернулся, чтобы закончить то, что мы начали, — прошептал он, и, протянув руку, погладил один из локонов, лежащих поверх одеяла. Женщина не пошевелилась. — Я рад, что ты не отрезала волосы — мне хочется насладиться всей твоей красотой.

Он начал наматывать локон на руку, чтобы Жаклин скорее проснулась.

— Что такое…

Бурдон недоуменно уставился на локон, который безжизненно повис на его руке.

— Черт! — Он ухватил за край одеяло и стащил его с кровати. Громкий вопль огласил стены камеры, когда Никола увидел, что одеяло скрывало рубашку, набитую полусгнившей соломой.

Улицы Парижа были незнакомы Жаклин — она была в этом городе только один раз, много лет назад, когда герцог де Ламбер привез ее и Антуана на спектакль «Комеди Франсез». Хотя тогда ей было всего четырнадцать лет, отец не возражал, чтобы она сделала высокую прическу и напудрилась. Жаклин надела пышное платье из белоснежного шелка, украшенное золотой и серебряной вышивкой: лиф платья имел глубокий вырез и представлял собой настоящее произведение искусства, волшебное сплетение жемчуга и сапфиров. В этом великолепном наряде Жаклин казалась себе сказочной принцессой, которая обязательно должна встретить в Париже прекрасного принца. Она представляла, как этот принц немедленно упадет перед ней на колени, сраженный ее красотой, так как со взрослой прической она выглядит намного старше своих четырнадцати лет. В руках ее был маленький веер, который она постоянно раскрывала и закрывала перед зеркалом в своем замке. После того как принц сделает ей признание в любви, она подарит ему этот веер на память об их встрече и наверняка разобьет сердце сообщением о том, что на самом деле перед ним маленькая девочка.

Поездка в Париж была попыткой герцога де Ламбера отвлечься от тоски по безвременно умершей жене. После ее смерти замок превратился в тихое, скучное пристанище, в котором медленно и однообразно текли дни герцога и его четверых детей.

Вечер в Париже превзошел все ожидания Жаклин. После спектакля они отправились в ресторан, где был подан роскошный обед, который начался с устриц на льду, продолжился целой чередой деликатесов и закончился мороженым, сырами и сладостями. Слух присутствующих, утолявших жажду искрящимся шампанским, услаждали искусные музыканты.

На рассвете де Ламберы сели в свой экипаж и направились в гостиницу, персонал которой уже ждал распоряжений, готовясь выполнить любой их каприз. Вот почему Жаклин представляла себе Париж чудесным, сверкающим миром, в котором ходят в роскошных одеждах, носят великолепные драгоценности, едят вкусную еду и пьют восхитительные вина.