Мэгги Осборн - Лучший мужчина

— Ты не замерзла?

Резко вскинув голову, Алекс увидела Лес, вступившую в полосу света, пролегшую поперек ступеней, ведущих из дома на веранду.

— В доме мне показалось душно, — сказала Алекс. — Я решила выйти подышать свежим воздухом.

— Обычно в это время года не бывает таких холодов, — заметила Лес, садясь на стул рядом с сестрой. — Не могу понять, почему на так любил эти стулья. Они такие неудобные.

Джо мало было окружить себя животными на ранчо. Он еще и в дом их притащил в виде мебели, сделанной из рогов. Безобразные столы и стулья заставляли Алекс тосковать по своему дому в Бостоне, где все вещи отвечали ее притязательному вкусу. Но если она не получит своей доли отцовского наследства, следующим на продажу будет выставлен ее дом. Дом — это все, что у нее осталось.

— Я жду Уорда, — сказала Лес, пристально вглядываясь в постепенно сгущающиеся над дорогой сумерки.

Поскольку Алекс ничего не сказала, Лес, расправив плечи, несколько сварливо заметила:

— Уорд, конечно, не такой красивый и интеллигентный, каким был Пайтон, но и в Уорде есть хорошие качества.

— Уверена, что есть.

Алекс как-то забыла о том, что Лес ходила вместе с ней на лекцию в Новом Орлеане, где она, Алекс, впервые встретила Пайтона Миллза. Покручивая обручальное кольцо на безымянном пальце левой руки, Алекс вспоминала тот давний вечер. Когда это было? Будто в другой жизни. Алекс была уже в том возрасте, когда большинство ее ровесниц вышли замуж и нарожали детей. Ее скорее всего ждала судьба старой девы, и она уже почти смирилась с тем, что никогда не встретит мужчину, за которого ей хотелось бы выйти замуж. И тогда она услышала голос Пайтона, его речь — образованного, культурного человека, заглянула в его чудесные темные глаза и решила, что его она могла бы полюбить.

— Мне двадцать пять, — тихо сказала Лес. — Если я не выйду за Уорда, я останусь старой девой.

— У тебя были ухажеры, — испытывая неловкость, напомнила ей Алекс.

По-прежнему глядя вдаль, на дорогу, Лес с той же обреченностью в голосе ответила:

— Всех их выбирал отец, а не я. — Помолчав, Лес добавила: — Я думала, что нужна па.

— Конечно, ты была ему нужна, — тактично пробормотала Алекс.

— Тогда почему он женился на Лоле? — сердита воскликнула Лес. — Зачем он привел ее в дом? Ты знаешь, каково мне было жить с ней? Ей вообще не было дела до папы!

Рана все еще не зажила, обида, боль не утихли со смертью отца. Лес не могла простить ему нанесенного оскорбления.

— Она поднималась с постели поздно, иногда даже не вставала и к ленчу, иногда вообще весь день ходила непричесанная, в халате. Временами она с утра уезжала в город и приезжала затемно. Не прошло и месяца, как о ней заговорила вся округа. Не надо было па на ней жениться. Она ничего не дала ему, кроме унижений!

— Лес… Папа любил женщин. По-своему он даже нас любил. Между смертью твоей матери и женитьбой отца прошло много времени. Должно быть, он устал от одиночества.

— У него была я!

— Он хотел иметь жену.

Алекс многого не понимала в отце, но она могла понять и оценить то, что он уважал брак и смерть жен переживал глубоко и искренне. То, что он решился на четвертый брак, ее не удивило. Удивил лишь его выбор.

Сестры сидели в тишине, ожидая, пока скрип колес и цокот копыт не известят о приближении дрожек. И вдруг Лес спросила:

— Как это — быть замужем? Я пыталась представить, но не могу.

— В каком смысле?

Алекс не могла припомнить, чтобы с кем-нибудь из сестер они говорили о чем-то интимном. Сознание ее как бы поделилось надвое. Одна половина приветствовала появление зачатков взаимного доверия и желала укрепить вдруг возникшую связь, но многолетняя привычка к замкнутости оказалась сильнее, и Алекс не сделала шага навстречу.

Лес нахмурилась и, опустив голову, принялась нервно теребить складки платья.

— Пайтон… Он когда-нибудь бил тебя, когда ты ему не подчинялась? — еле слышно спросила Лес.

Алекс едва не подскочила, пальцами вцепившись в подлокотники кресла.

— Уорд тебя бил? — тревожно спросила она, во все глаза глядя на сестру.

Лес стало неуютно под этим взглядом, и она, беспомощно потирая плечи, молчала.

— Лес, ты слышала мой вопрос?

— Я просто думаю, может ли муж что-то сделать жене, если она очень его разозлит, например…

— Пайтон никогда меня не бил.

Оружием Пайтона было слово, и он владел им не хуже, чем иной самым острым клинком. И это свое оружие он пускал в ход довольно часто. Слишком часто. Были времена, когда Алекс предпочла бы пощечину этим потокам едкого сарказма.

— Уорд не нарочно. Его просто очень легко вывести из себя, — сказала Лес, обеими руками вцепившись в перила веранды; бледное лицо ее оставалось в тени. — Но он такой вспыльчивый! Я понимаю, почему он такой. Во-первых, с тех пор как умер его отец, дела в его магазине стали идти все хуже. Во-вторых, ты не представляешь себе, как трудно такому человеку, как Уорд, чувствовать, что люди относятся к нему как к лакею. Позволяют себе резкие слова в его адрес и все такое… На прошлой неделе жена священника отчитала его за то, что нашла мышиный помет в мешке с кофейными зернами. И ему пришлось терпеливо выслушивать все и даже извиниться и вернуть деньги, чтобы она не сменила его магазин на новый, в конце Мейн-стрит.

— Он ударил тебя, потому что был зол на миссис Ледбеттер? — язвительно переспросила Алекс.

— Это только… ты представить себе не можешь, что значит чувствовать, что жизнь проходит мимо, что судьба приговорила тебя к участи недостойной, что обстоятельства не дают проявиться твоим способностям и все такое…

— Ты не права, — сказала Алекс, дотрагиваясь до толстой резиновой шины, натянутой на обод колеса ее коляски. — Мне это чувство знакомо, как никому.

— Ой! Я не хотела… — Лес стремительно обернулась к сестре, стыдясь своей черствости. — Конечно, ты знаешь, что это такое. Если кому-то и дано понять, отчего Уорд такой раздражительный, то лишь тебе.

Алекс задумалась. Что она чувствует на самом деле? Гнев? Раздражение? Нет, пожалуй, главным было ощущение загнанности. Чувство, что ты попал в капкан и не можешь выбраться. Оказавшись прикованной к коляске, она вскоре обнаружила, что каждая ступенька для нее — непреодолимое препятствие. Ей пришлось отказаться от ответных визитов к тем, кто навещал ее, выражая соболезнование. Бостон оказался городом бесконечных ступеней. Поскольку она не могла добраться даже до веранды собственного дома без посторонней помощи, ей пришлось свести к минимуму любые выходы в город. Следовательно, и к ней стали заглядывать все реже, и вскоре визиты сошли на нет. Постепенно дом стал ее тюрьмой. В том была высшая справедливость, но всякие мысли о будущем наводили тоску, готовую перерасти в отчаяние.