Мэгги Осборн - Не бойся любви

— Как ты угадала, что я пойду на вокзал?

— Это было нетрудно, — ответила Дженни. — Мне подумалось, что ты запомнила мои слова о твоих вонючих кузенах. Насчет их появления в семь часов.

— Я забыла, что и ты туда можешь прийти, — нахмурившись, сказала Грасиела.

— Тебе крупно повезло, что я там была.

— Это верно, — очень тихим голоском согласилась Грасиела; темные ресницы легли на щеки, когда она закрыла глаза и вздрогнула. — Я не хотела, чтобы ты остригла мне волосы.

— Понятно. — Дженни дотронулась до своих собственных липких и тусклых волос: немало времени пройдет, прежде чем с них сойдет чернота. — Слушай, козленок, это даже хорошо, что ты напугалась: значит, это больше не повторится. Нам это ни к чему, понимаешь? Ты поломала наш план. Я не искала для нас новый отель, потому что ты могла сюда вернуться. И теперь клерк знает, что я изменила наружность. К тому же ты и вообразить не можешь, каково мне было, пока я не знала, где ты и что с тобой. — Дженни подошла к окну, чтобы взглянуть на звезду Маргариты. — Я дала слово твоей маме. Обещала отвезти тебя к твоему папе в Калифорнию. — Она повернулась к Грасиеле. — И я намерена это сделать, имей в виду. Дело в том, что мне нужна твоя помощь. Не нужно спорить со мной на каждом шагу. Мы должны договориться о нескольких правилах. Например, о том, чтобы ты больше не убегала.

Грасиела ухватилась за край полотенца, которым было обернуто ее только что вымытое тело.

— Почему ты не можешь просто отвезти меня домой к тете? Тебе ведь не хочется везти меня в Калифорнию, а я не хочу туда ехать. Я хочу домой.

«Господи, — подумала Дженни, — мне и самой хотелось бы оставить девчонку у дверей дома доньи Теодоры и уехать не оглядываясь!»

— Слушай, козленок, это совсем не то, чего хотела твоя мама. Я дала ей слово. Я обещала, понимаешь?

Грасиела потупилась.

— Но ведь мама не узнает, что ты не выполнила обещание, — прошептала она.

— Я буду это знать! — прямо-таки взревела Дженни. — Если Дженни Джонс дает слово, то, клянусь Богом, это все равно что дело! И даже твоя мать уже ни при чем. Все решено. Коли ты дала обещание, то человек, которому ты его дала, уже не имеет отношения к делу. Ежели ты сдержала слово, ты молодец. Ты поступила правильно. А если не сдержала, можешь воткнуть себе нож в брюхо, потому что ты не стоишь и плевка. Ты личность без малейшей чести. Вот как обстоит дело. И поэтому твоя задница отправится в Калифорнию.

Грасиела опустила голову и уставилась на пустую тарелку. Слеза скатилась у нее по щеке и упала на стол.

— Ты поломала весь наш план, ты чуть не свела меня с ума, и с тобой могло случиться что угодно, самое страшное. Поэтому я и считаю, что нам надо установить правила. Я хочу, чтобы ты дала обещание больше не убегать.

— Я не могу дать такое обещание, — тихо проговорила Грасиела.

— Малышка, я не стану обрезать твои волосы. Я передумала, понимаешь? Погляди вот сюда, на комод. Я купила шпильки для волос. Мы подберем твои локоны под шапку для мальчика. Я должна была додуматься до этого раньше. Если ты не будешь снимать шапку, все сойдет отлично.

— Перестань называть меня малышкой! Меня зовут Грасиелой. Терпеть не могу, когда ты зовешь меня малышкой или козленком.

Дженни удивленно подняла брови. Пожалуй, больше не стоит воспринимать Грасиелу как Маргариту в миниатюре. Воспитание и условности повлияли на ребенка, но не погасили внутренний огонь.

— Хорошо, — медленно проговорила она, думая о том, чего бы потребовать от Грасиелы взамен. — Я могу с этим согласиться… но и ты дай обещание не распускать нюни из-за всяких пустяков.

Они снова пригляделись друг к другу, словно взвешивая свои возможности.

— Я постараюсь, — согласилась наконец Грасиела. — Но ты не думай, что плакать вообще ни о чем не стоит. Иногда это нужно.

— Может, и так, — не без сомнения в голосе сказала Дженни. — По крайней мере в твоем возрасте. Я так понимаю, что ты согласна одеться мальчиком. И еще одно: перестань все время спрашивать «почему?», этим ты меня просто до бешенства доводишь.

— Я оденусь мальчиком, если ты перестанешь грозить, что побьешь меня.

Дженни задумалась.

— Ладно, — сказала она наконец, — я согласна. Но если мне попадался ребенок, которому стоило бы задать трепку, то этот ребенок — именно ты!

— Почему?

— Вот видишь! Ты опять за свое, будь оно проклято!

— Но если я хочу знать!

— Тебя стоило бы как следует отшлепать, потому что ты высокомерная, надутая маленькая соплячка и воображаешь, что ты лучше остальных людей. — Щеки у Дженни побагровели. — Ты не делаешь то, что тебе велят. Ты считаешь, что знаешь все, а на самом деле ничего еще не знаешь. Ты хочешь, чтобы я умерла. Ты не веришь ни мне, ни даже своей матери насчет твоих жадных кузенов. У тебя только и есть, что хорошие манеры, но ты белоручка, ничего нужного и полезного делать не научилась. Ясно тебе?

У Грасиелы опустились уголки губ.

— А ты ходишь как мужчина и никогда не говоришь «пожалуйста» или «спасибо», — заявила она. — Ты подралась с моими кузенами. Ты все время злишься и не читаешь на ночь молитвы. Ты не знаешь моего папу и не знала мою маму. У тебя растут волосы между ног, а на голове волосы некрасивые. Ты не леди.

Дженни стояла у окна. Ночь была теплая и ясная, миллионы звезд усеяли небо, но она искала только одну.

— Стало быть, мы обе знаем, с кем имеем дело, — сказала она спустя некоторое время. — И это хорошо. Но мне вполне хватило переговоров на этот вечер, а судя по твоим зевкам — и тебе тоже. Так что отправляйся в постель, а завтра мы еще потолкуем о правилах.

— А почему я должна ложиться раньше тебя?

— Потому, что я хочу почитать мой словарь, и привести в порядок мысли. И еще потому, что я взрослая, а ты ребенок. Послушай, ты же обещала не спрашивать «почему?».

— Я не обещала.

Нет, дети воистину способны задурить человеку голову! Дженни не понимала, чего ради женщина добровольно становится родительницей. Сама она до этой поездки считала, что самое тяжелое занятие — сдирать шкуры с туш. Теперь она пришла к выводу, что такая работа — сплошная радость по сравнению с воспитанием детей. Когда она думала, что, возможно, ей придется десять или двенадцать лет заниматься воспитанием Грасиелы, отчаяние едва не сшибало ее с ног.

— Надевай ночную рубашку и ложись в постель.

Глядя на звезду Маргариты, Дженни подождала, пока Грасиела приготовится читать молитву, потом со вздохом подошла к кровати и села на край.

— Ты должна стать на колени, — потребовала Грасиела.

— Это ты читаешь молитвы, а не я. Так что принимайся за дело и поживей.

— Ты хотя бы закрой глаза,

— Ладно, я их закрыла. Читай свои молитвы.

— Отец наш небесный…