Лаура Паркер - Шалость

— Дипломатия — нудная штука, недостойная настоящего солдата. — Хау краем глаза взглянул на штатского, бросая карту. — Пусть ею занимаются престарелые неудачники, которым другая работа не под силу.

— Я бы не мешкая запросил об отставке, если бы, как Синклер, унаследовал титул, — с наигранной веселостью отозвался Винслоу.

— Я бы не стал отказываться от службы, пока не состарюсь, — сказал Фрамптон, бросая карту. — Лучше умереть в бою, чем дожить до маразма.

Синклер не удостоил взглядом ни того, ни другого. Но через несколько минут он положил на стол не руку, а металлический крюк, жутковато посверкивающий в пламени свечи.

Хау отвернулся, зябко подернув плечом, и что-то пробормотал себе под нос.

— Говорят, мирза в Тегеране держит гарем из маленьких мальчиков, — сказал Фрамптон, чтобы поддержать разговор.

— Тогда понятно, почему сир Хартфорд послал за Хемпхиллом, — отозвался Хау.

Хемпхилл зарделся от смущения.

— Зачем порочить репутацию мужчины подобными разговорами, — сказал он, бросая карту.

— Надо же! Паренек обиделся! — заворковал Хау, довольный тем, что попал в цель. — Этот перс путешествует исключительно в мужской компании. Если он и в самом деле так любит женское общество, где же его гарем?

— Я читал о привычках магометан, — многозначительно заметил Фрамптон. — Могу поклясться, что восемь слуг мужчин, что не отходят от мирзы, служат не одними лишь охранниками.

Синклер оторвал глаза от карт и впился взглядом в Фрамптона:

— О мирзе говорят, что он способен удовлетворить полдюжины женщин за ночь.

— Полдюжины! — восхищенно воскликнул Хемпхилл.

— Откуда вам это знать? — требовательно поинтересовался Хау.

— Я присутствовал на одной такой вечеринке.

— А я-то думал, что вы потеряли память, — не унимался Хау.

Выражение лица Синклера изменилось, как будто он был настолько же удивлен своим откровением, как и все прочие присутствовавшие в номере.

— Я просто не могу на нее положиться.

— Насколько нам известно, ваше прошлое столь же темно и ненадежно, как ваша память о нем. — Хау был счастлив тем, что наконец нащупал слабое место Синклера, и не мог избежать искушения продолжить тему. — Кто-то называет вас героем, но есть люди, считающие вас трусом и изменником.

— Слухи — пища глупцов.

Хау раздраженно поджал губы, все прочие тихо засмеялись.

— Вы не могли бы изъясняться определеннее, сир? Синклер продолжал смотреть в карты, лишь один мускул на щеке предательски дернулся.

— Смею сказать, сир, лучше бы вам меня об этом не просить. — Он неуловимым движением левой руки выхватил карту из веера, затем подвинул ее к центру стола уродливым крюком.

Винслоу присвистнул:

— Чтоб тебе пусто было! Ты не потерял хватку! — Но, взглянув на уродливый крюк, Винслоу густо покраснел и забормотал слова извинения: — Прости, я не хотел сказать, что…

Синклер крюком обхватил бокал и поднес его к губам. Стальной захват удерживал хрупкое стекло не слишком надежно, и все же Синклер смог допить вино до дна и вернуть пустой бокал на стол, нисколько не повредив его. Лишь одна капля кларета цвета крови осталась на крюке, и эта кровавая капля привлекла всеобщие взгляды. Она словно служила напоминанием о том, каким опасным врагом был некогда человек, сидевший в этой комнате.

Раздраженный тем напряженным вниманием, каким присутствующие провожали каждое движение Синклера, Хау не удержался от колкости:

— Уважаю способных людей, если даже они не вполне целостны.

Синклер резко встал.

— Не вечер, а пустое времяпрепровождение!

Хау воспринял это замечание как знак отступления и решил дожать:

— Но ведь вы еще можете нас развлечь. Давайте же! Какие еще трюки вы прячете в рукаве?

Синклер стремительно обернулся и подцепил своим зловещим крюком борт кителя Хау.

— Что вы думаете об этом трюке? — спросил он, подтаскивая Хау поближе.

— Отпустите меня немедленно! — прорычал тот, не делая при этом попытки отстраниться. В глазах Синклера он прочел то, что должен был прочесть: такой человек способен быть беспощадным.

Все повскакивали с мест. Винслоу заговорил первым:

— Он того не стоит, Девлин. Хемпхилл положил руку на плечо Хау:

— Не горячись, это просто плохая погода да скука играют с нами злые шутки.

— Брось, Синклер. Выпей лучше еще стаканчик вина. Левой рукой Синклер схватил со стола бокал и плеснул вино в лицо Фрамптону.

— Вот ты и пей его! — бросил он и, взглянув на человека, которого продолжал удерживать с помощью протеза, спросил: — Вы все еще желаете вызвать меня на дуэль?

Хау презрительно поморщился. Он воспрянул духом, — осознавая, что сейчас наблюдавшие за перепалкой были на его стороне.

— Я не дерусь с калеками! Лицо Синклера свело судорогой.

— Пока вы не испытаете то, что испытал я, вы никогда не поймете того, что я понимаю, — загадочно произнес он и оттолкнул Хау от себя.

Хау едва не упал, обнаружив перед всеми свой доселе тщательно скрываемый страх. Чтобы загладить оплошность, он сказал:

— Мы все наслышаны о вашем взрывном темпераменте. — Одернул мундир. — Но иногда даже офицер из колоний должен отвечать за свои поступки.

— Осторожнее, сир! — обиженно воскликнул Хемпхилл при столь пренебрежительном упоминании о военных колониального контингента. — Вы оскорбляете не одного лишь Синклера.

— Позвольте мне показать вам, как солдат из колонии может себя защитить, — сказал Синклер, подхватив лежащий на блюде с бифштексами разделочный нож.

Винслоу в тревоге шепнул:

— Не надо, Девлин. Ты позоришь себя.

— Не лезь! — Синклер схватил Винслоу за грудки и отшвырнул от себя. Тот упал, едва не опрокинув карточный стол и расплескав вино.

И вдруг Синклер отшвырнул нож и, прижав ладонь к вискам, застонал.

— Что с тобой? — воскликнул Фрамптон, но друг, словно не слыша его, покачиваясь и что-то бормоча вышел за дверь.

— Да он пьян, — презрительно процедил Хау.

— Это все его дурацкий нрав. Когда-нибудь он кончит в Бедламе.

Хемпхилл подошел к Винслоу и помог ему встать.

— Что это на Девлина нашло?

— Откуда я знаю? Хоть мы с ним и друзья, иногда я думаю, что он заходит слишком далеко.

— Чертова голова! — бормотал Девлин Синклер. Он брел через дорогу, сжимая голову обеими руками. Ему казалось, что сейчас его череп лопнет, как переспелая дыня. Боль накатывала всякий раз, как он пытался соединить воедино отрывочные воспоминания о забытом прошлом.

Иногда боль подбиралась исподволь, вначале почти незаметная, но постепенно разраставшаяся так, что глаза застилало кровавым туманом. В такие дни он старался вообще не бывать на людях. Иногда, как сегодня, например, боль набрасывалась внезапно, вкупе с яростью, способной разорвать его изнутри, словно ядро пушку. Девлин злился на себя за неспособность удерживать под контролем и ярость, и боль, но от этого голова болела еще сильнее.