Лаура Паркер - Жар твоих объятий (Отвергнутая)

Ужас охватил ее, и она снова предприняла попытку закричать. Но скоро ее снова поглотила темнота…

— Да она же чуть не умерла от удушья, дурак! Какая мне польза от мертвой заложницы?

Филаделфия попыталась сглотнуть, но язык распух и прилип к нёбу, и каждый вдох болью отзывался в груди, Веки не поднимались, а ресницы, казалось, склеились. Она инстинктивно отпрянула от руки, дотронувшейся до нее, пока не поняла, что кто-то кладет на ее лицо мокрую тряпку. Наконец она смогла приоткрыть веки, но ее глаза словно запорошило песком.

— Добрый вечер, мисс… ах да, Хант. Сожалею, что ваше путешествие оказалось столь неприятным, но я вынужден был спешить.

Филаделфия открыла глаза и увидела перед собой склоненное лицо Макклауда. У него в руках был стакан.

— Выпейте воды. Прошу меня простить за грубое обращение. Со времен войны ни на кого нельзя полагаться. Надеюсь, что у вас нет сильных повреждений.

Только сейчас Филаделфия поняла, что ее развязали и она может пошевелиться. Ее положили на кровать в комнате, отделанной темными панелями, и накрыли легким одеялом. Она с трудом села, стараясь не смотреть на Макклауда. Ее голова раскалывалась, но она, превозмогая боль, спросила:

— Где я?

Макклауд поднес к ее губам стакан.

— Сначала выпейте воды.

Она двумя руками взяла стакан и сделала маленький глоток. Только выпив всю воду, она нашла в себе силы посмотреть на него.

— Почему я здесь?

— Вы гостья на моем пароходе, юная леди. — Правдивость его слов подтверждала легкая вибрация койки, вызванная работающей паровой машиной. Филаделфия поняла, что ее похитителем был Макклауд, а не Тайрон. У нее отлегло от сердца. Значит, Тайрон не так сильно ненавидит ее, чтобы убить. Она с презрением посмотрела на Макклауда.

— Вы меня похитили.

Он улыбнулся и пожал плечами:

— Мне жаль, но у меня не было выбора. Ваш утренний визит ко мне в офис спутал все карты. Я не могу допустить, чтобы Тайрон нашел меня, и поэтому решил обеспечить себе гарантию безопасности.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Вы живете под его крышей. О да, за вами следили. Телфур. Тайрон. Какая ирония судьбы: мы занимались одним и тем же бизнесом, не зная настоящих имен друг друга. Должен признаться, что меня восхищает его вкус в выборе любовниц. Он захочет, чтобы я вернул ему вас нетронутой, и я сделаю это, когда мне будет гарантирована безопасность.

— Мое похищение не защитит вас от него.

— Вы ошибаетесь. Я послал ему записку с предупреждением, что верну вас только тогда, когда буду полностью уверен, что он отказался от мысли преследовать меня. Я…

В эту минуту с палубы донесся крик о готовности отдать швартовы.

— Мы отплываем. Прекрасно. Что может быть лучше, чем путешествие по реке в это время года.

Филаделфия промолчала, и он, поднявшись, направился к двери каюты.

— Я вас запру, но вы можете свободно расхаживать по каюте. На вашем месте я бы отдохнул. Вы перенесли неприятное потрясение.

Итак, она узница. Интересно знать, Эдуардо тоже узник?

— А где тот человек, который похитил меня?

— Разве был кто-то еще? Я о нем ничего не знаю. У вас выдался вечер, полный испытаний. Как только мы покинем порт, я приду к вам немного поболтать. Вы должны будете рассказать мне, откуда вам так много известно об Уэнделле Ханте и его семье. Вы ввели меня в заблуждение, но я вспомнил, что у дочери Уэнделла были каштановые волосы. А вы блондинка. Это о многом говорит Однако я восхищаюсь вашим спектаклем. Когда отдохнете, вы, возможно, отнесетесь ко мне с той же благосклонностью, которую оказывали Тайрону. До встречи.

Филаделфия слышала, как ключ повернулся в замке, но все же, когда шаги стихли, подошла к двери и проверила, закрыта ли она. Колесный пароход, отходя от пристани, раскачивался из стороны в сторону, по вот его подхватило течение, и качка стала меньше Охваченная тревогой перед лицом надвигающейся опасности, Филаделфия осмотрела каюту, надеясь найти возможность для побега. Она была в одной туфле и, не найдя другую, сбросила и эту.

От резкого движения она почувствовала укол под правым ребром и, ощупав бок, обнаружила, что сломалась косточка корсета. Рукава платья были в дырах, а под ногтями запеклась кровь. К своему удовлетворению, она поняла, что оцарапала похитителя в процессе борьбы.

Филаделфия подошла к иллюминатору, чтобы понять, куда они плывут, но он был зашторен снаружи и не открывался. Ей стало ясно одно: она не может сидеть и терпеливо ждать возвращения Макклауда. Ей нужно найти что-то, какое-то оружие, чтобы защитить себя.

Превозмогая головную боль, она обследовала стенные шкафы. Вся одежда в них была мужской. И тут она поняла смысл сказанных им слов. Благосклонность, о которой он говорил, означала не что иное, как приглашение в его постель.

Разозлившись, она стала разбрасывать его одежду по всей каюте, не оставляя пустого места. Она рвала бумаги и даже карты. Это было слабой защитой перед тем, что ждало ее впереди, но так ей было легче. Наткнувшись на запертый ящик, она, не думая о последствиях, вскрыла его. Внутри лежал бархатный мешочек.

Филаделфия сразу поняла, что в нем находится Голубая Мадонна. Вынув камень, она взвесила его на руке и, вернувшись к койке, села. Она сидела и думала, как такая прекрасная вещь может вызвать столько ненависти и смертей.

Сколько людей погибло из-за этого сверкающего прозрачного камня, ей никогда не узнать. Одни отдавали свои жизни в надежде защитить его, другие расплачивались жизнями в попытке завладеть им. Ее отец относился к числу последних.

Филаделфия закрыла глаза, предавшись воспоминаниям. Неужели отец сознательно сделал предложение, которое привело к кровопролитию? Как можно поверить в такое? Он восхищался красотой во всех ее формах. Ничто не радовало его так, как вновь приобретенное произведение искусства, будь то ювелирное изделие, картина или подсвечник. Но больше всего его привлекали вещи, связанные с легендами. Он рассказывал ей снова и снова, как ему понадобилось целое десятилетие, чтобы напасть на след ожерелья Мей Лин. Он хвастался, как каждый раз во время своих многочисленных поездок в Сан-Франциско по крупицам собирал информацию, пока наконец не нашел купца в Чайнатауне, который владел этим жемчугом.

— Жадность — хорошая приманка, — сказала Филаделфия, вспомнив отрывок из легенды, которую рассказывал ей отец: «Ловец жемчуга увидел жадный блеск в глазах военачальника и понял, что он попался на удочку… «

Открыв мешочек, она выложила камень к себе на колени. На фоне юбки он был темным, и только когда скудный свет падал на него, вспыхивал густым голубым огнем, Эти темные глубины таили в себе загадочное лицо, но красота камня была несомненной. Жадность погубила ее отца.