Кэтрин Полански - Крест и полумесяц

Дом расположился на чудесной улочке, двухэтажный, разделенный на женскую и мужскую половины в соответствии с мусульманскими традициями. И главное – почти ничего докупать и не потребуется, разве что несколько ковров, жирандоли, пару безделушек и занавеси… Злата обошла комнаты, одобрив выбор папеньки, а тот смотрел на дочь с каким-то странным выражением, грустно улыбаясь… Так смотрел, что она не удержалась и спросила почему.

– Очень ты на мать похожа, – ответил Петр Евгеньевич с оттенком светлой печали. – Она тоже так вот, неторопливо, любила ходить по дому, подмечать, что еще необходимо сделать: сюда подсвечник поставить, здесь картину повесить, а вот здесь медальон положить небрежно на столик… Для каждого колечка место знала, я не удивился бы, если б она и пылинки в солнечном луче пересчитывала, чтобы правильно летели… Да… счастье тогда в доме не иссякало… И ты такая же.

– Вы так хорошо все понимаете, папенька! – улыбнулась Злата. Отец действительно понимал – и это было так чудесно, что ей и смеяться, и плакать хотелось. – Я и правда знаю, просто вижу, как все должно быть: вот тут нужно кресло поставить, чтобы вы читать по вечерам смогли, здесь светло. И свечей купить побольше, тогда мозаика ярче заиграет! – Ее абстрактные узоры вновь заворожили Злату, и она одернула себя: еще будет время налюбоваться. Дом, правда, немного странный и чужой, восточный, но по-своему уютный. Злата не знала, придумала она себе это теплое отношение стен к новым хозяевам, или и в самом деле так. Хотя, вон и папенька улыбается…

– Как хорошо, что ты со мною поехала, я теперь это еще лучше понимаю, – сказал Петр Евгеньевич. Злате было радостно, что отец не сожалеет о своем решении: больше всего она боялась, что начнет папеньке мешать.

…Проводник, о котором говорил Алимов, ждал их возле дома. Знаток французского языка – Фарид Бу-джибба – оказался стройным арабом лет сорока с глубокими темными глазами, тонким носом и шрамом на левой щеке, что его совсем не портило, а наоборот, придавало романтический и слегка разбойничий вид. Вот и выяснился ответ на один вопрос: местный Дубровский тут имелся, и Злата живо себе представила, как Буджибба лезет по виноградной лозе на балкон прекрасной дамы… Или тут дамы не на балконах, а за высокими стенами? На деле же Фарид оказался услужливым и скромным.

Конечно, воспитанный араб не имел ничего общего с буйными фантазиями Златы, но улыбке девушки явно обрадовался и склонился над ее рукой, демонстрируя безупречные европейские манеры. Французский его тоже оказался на высоте.

– Неимоверно рад знакомству с самой прекрасной мадемуазель в России, – произнес Фарид гортанным голосом. – Счастлив буду показать вам Димашк.

Название города он произнес так, как все местные, Злата уже слышала. Но звонкое, острое «Дамаск» звучало ярче.

– Я тоже рада знакомству, – искренне сказала девушка.

Фарид Буджибба ей понравился, как теперь безотчетно нравились все восточные люди. Что-то в них было неимоверно притягательное, свободное, гордое и неподвластное никому. Злата не могла понять природу этой свободы, но чувствовала всей душой.

– Эх, жаль, что твоя матушка не видит этой восточной сказки… – вздохнул Петр Евгеньевич, обращаясь к дочери.

– Ваша супруга недавно оставила этот мир? – спросил Фарид и, не дожидаясь ответа, вежливо склонил голову. – Соболезную…

– Нет, мать Златы умерла, давая ей жизнь, – печально пояснил Алимов. – Но я часто о ней вспоминаю.

– На все воля Аллаха, – поднял глаза к небу Буджибба.

– На все, – согласился Алимов. Фарид сверкнул белозубой улыбкой:

– Готовы ли вы к посещению восточного базара, мадемуазель?

– Готова! – решительно заявила Злата.

– Тогда прошу следовать за мной, – поклонился Буджибба гостям из далекой северной России. – Вы не будете разочарованы!

Нет, Злата не только не была разочарована, она просто задыхалась от восторга – девушка раньше и представить не могла, какое же это чудо из чудес – восточный базар!

Фарид с удовольствием рассказывал о том, что дамасский базар практически не имеет себе равных, ему около пяти тысяч лет, и представить город без базара невозможно, город без базара просто перестанет существовать. Злата с головой окунулась в самую настоящую сказку, о которой даже и не мечтала, настолько она оказалась волшебной и вместе с тем настоящей.

Базар действительно был сердцем Дамаска. Он представлял собою сплетение узких крытых улочек с выходящими на них лавками, и невозможно было определить, где заканчивается один дом и начинается другой. Фарид ловко лавировал в толпе, ведя за собой ошеломленных русских, и, оборачиваясь, сыпал пояснениями, самодовольно улыбался, глядя на их потрясенные лица. Цепляясь за руку отца и слушая безупречный французский Фарида, девушка словно открывала великолепную книгу, с каждым шагом будто читая строку, с каждым поворотом переворачивая невидимую страницу с арабской вязью. Вскоре хоровод улиц закружил ее, и теперь невозможно было понять, где дом торговца, а где – лавка. Одни – богатые и просторные, другие – неухоженные, спрятанные в полутьме, но именно в таких вот неопрятных лавчонках, объяснил Фарид, можно иногда найти уникальные вещи, которые больше нигде не купишь.

– Потом будешь подружкам рассказывать: «Это я купила на базаре в Дамаске!» – смеялся Петр Евгеньевич, когда Злата с восторгом перебирала украшения или касалась пиалы из тончайшего фарфора, впрочем, пока ничего не покупая.

Одуряюще пахло пряностями и сладостями, и от этого неповторимого запаха слегка кружилась голова. А еще вокруг было много людей, очень много, они громко спорили, торговались, нахваливали товар, пили кофе с кориандром, курили кальяны. Оборванные дети выпрашивали подачку – бакшиш. Под пестрыми полотняными навесами разгорались нешуточные словесные баталии. Фарид, усмехаясь, переводил. Например, два торговца ссорились из-за состоятельного покупателя, толстого араба, у которого на лице было написано, что он не прочь потратить монеты, позвякивавшие в кошельке.

– Ты, сын ишака, как ты можешь обманывать этого достойного господина! – кричал один торговец другому. – О господин, не слушайте его! Он хочет вас обмануть, поверьте, вот это ожерелье сделал мой отец, знаменитый на весь Димашк мастер! Лучшего подарка для своей любимой супруги вы не найдете!

– Господин, он вам нагло лжет! – не сдавался конкурент. – Как ты можешь лгать покупателю, Ибрагим? Как тебе не совестно? Ты хочешь продать ожерелье, которое сделал твой блудливый отец после трех кальянов с гашишем?

Покупатель стоял, слушал спор и забавлялся: он выбирал, а когда выберет, то начнет торг – тоже особое искусство и удовольствие. Впрочем, как рассказал Фарид, иногда спор заканчивается плохо: не сошедшиеся во мнениях торговцы или лавочник с покупателем расходятся, заплевав друг друга, а порой даже хватаются за оружие. С кинжалами на поясе здесь ходили, кажется, абсолютно все мужчины: от мальчика до столетнего старца.