Шарлин Рэддон - Навеки моя

Эри лежала совершенно неподвижно, боясь пошевелиться, чтобы, он не прекратил эти восхитительные вещи, которые он с ней творил.

Он продолжал нашептывать между поцелуями:

–…по крайней – мере, век уйдет на каждую часть твоего тела, и последняя эпоха обнажит твое сердце. Потому что вы, леди, заслуживаете такого отношения, и я не смог бы любить вас менее пылко, – он приподнял голову и взглянул на нее темными, полными страсти глазами. – Но у себя за спиной я всегда слышу грохот крылатой колесницы Времени: и вон там прямо перед нами простерлись пустынные земли вечности.

Только расширившиеся глаза Эри говорили о том, что она чувствует поглаживание его руки у себя по животу и далее по бедру, Его пальцы нежно и ласково погрузились в ложбинку у нее между бедрами, где кожа ее была похожа на мягчайший бархат и где она была такой чувствительной, что девушка вскрикнула.

Ощущения, сменявшиеся одно за другим, захватившие Эри целиком и концентрирующиеся в ее лоне, были настолько острыми, что ей показалось, будто она умирает. Но по мере того как его рука продвигалась вверх, все ближе и ближе к ее самому сокровенному местечку, ее дыхание участилось настолько, что ей приходилось хватать ртом воздух, чтобы обеспечить им легкие, и она поняла, что он имел в виду, говоря, что ему еще многое нужно ей показать. Бартоломью привлек ее в свои объятия, проклиная себя за то, что потерял терпение. Она не виновата, что его нужда в ней перемалывала его на части куда сильнее, чем кофемолка – кофейные зерна, как и в том, что он не мог больше спать по ночам и едва мог заставить себя есть. Его самообладание подверглось немыслимому испытанию – большему, чем он мог выдержать. Каждый его нерв был натянут и звенел, как струна, и он все чаще до боли сжимал кулаки, чтобы удержаться и не наброситься на Эри.

– …И тогда червям достанется эта столь долго сберегаемая девственность, – прошептал он, – и ваша причудливая честь обратится в пыль, и пеплом станет моя страсть. Могила – спокойное и уютное место, но никто, я думаю, не ищет плотских утех там.

И Бартоломью впился ей в губы обжигающим поцелуем. Его язык проник внутрь, впитывая ее потаенные ароматы. Ее неопытный ответ, когда она ответила на движения его языка и приподняла бедра навстречу его руке, еще больше разжег его. Кровь шумела у него в ушах, и его тело – заключенное в белье – требовало освобождения. Он оставил ее губы, только чтобы покрыть поцелуями нижнюю часть скулы и подбородка и перейти к выемке в основании шеи, в то время как его пальцы искали влажную мягкость там, где смыкались ее ноги.

Эри со стоном выдохнула его имя, извиваясь под его руками, требуя большего, но не зная, как получить его. Когда она почувствовала, как что-то твердое вошло в нее, она резко вздохнула от неожиданности:

– Бартоломью! Это?.. Вы вносите семя?

Бартоломью коротко рассмеялся:

– Нет, нимфа. Это всего лишь мой палец. Я не собираюсь вносить в тебя семя.

– А почему нет?

– Потому что, когда…– он не мог заставить себя произнести сейчас имя Причарда, – я доставлю тебя на маяк, ты уже будешь иметь представление о физической стороне замужества, но, тем не менее, останешься все той же девственницей, которую я пообещал привезти.

– Нет, я хочу, чтобы именно вы были тем, кто…

– Тише, маленькая нереида. Доверься мне. Ты напугана оттого, что не знаешь, чего ожидать. Я покажу тебе это и в то же время постараюсь доставить тебе удовольствие, чтобы прогнать страх перед супружеской постелью. Я могу сделать это, не разрушив твое будущее.

– Разве вы не хотите внести в меня семя? Выражение невинной страсти в ее голубых глазах, когда она посмотрела на него, и боль в ее голосе едва не сломили его решимость:

– Господи боже, да. Сейчас я больше всего на свете хочу погрузиться в тебя, слиться с тобой в единое целое. Но это будет неправильно. Ты обещана другому человеку, моему собственному племяннику, черт меня возьми, и я…

Он вздохнул и крепко прижал ее к себе:

– Пожалуйста, доверься мне и позволь мне доставить тебе то удовольствие, которое я только могу. Тебе ведь нравится, когда я дотрагиваюсь до тебя? – спросил он, желая быть уверенным, что его не ослепили собственная страсть и желание.

– О, да. Это странное ощущение. Я чувствую нечто похожее на… дрожь, и в то же время я вся горю. Я хочу… двигаться, делать что-то, только я не знаю, что именно, а другая часть меня боится пошевелиться из страха, что вы остановитесь, и это ощущение уйдет.

– Я не собираюсь останавливаться. По крайней мере, пока ты меня об этом не попросишь. А те ощущения, которые ты испытываешь, станут еще сильнее. Не сопротивляйся им, нимфа, пусть они унесут тебя далеко-далеко.

– Кажется, мне немного страшно.

Его вдруг обуял страх, что своими словами он пугает ее, вместо того чтобы ободрить:

– Почему же?

– Потому что, когда вы так обнимаете меня, дотрагиваетесь до меня и целуете меня, у меня возникает странное желание проникнуть в вас, стать частью вас, как будто я перестаю управлять собой и быть собой.

От облегчения он тихонько рассмеялся:

– И просто превратиться в лишнюю ногу или третье ухо? – она шлепнула его по руке, но он увидел, что она улыбается.

– Не смейтесь надо мной, – сказала она. – Вы задали вопрос, и я попыталась честно на него ответить.

– Я не смеюсь над тобой, мне смешно оттого, что я чувствую себя так же, как ты.

– Правда?

– Это нормально, когда ты влюблен в кого-либо и хочешь стать его частью. Именно поэтому этот процесс и называется спариванием.

Она долго молчала, но он готов был биться об заклад, что она напряженно раздумывает.

– Означает ли это, что если я до вас дотронусь, вы будете ощущать то же, что и я?

Он задрожал от возбуждения от одной мысли о том, что она может потрогать его:

– Да, я буду ощущать то же самое.

Как будто бы задавшись целью испытать его, она положила ему руку на грудь. Она гладила его лицо, ерошила ему волосы на груди и поглаживала твердые мускулы. Когда ее рука передвинулась ниже, и пальцы скользили под простыни, прикрывавшие его живот, он закрыл глаза и сжал губы.

– Я делаю вам больно? – спросила Эри.

Ответом ей послужил странный сдавленный звук, наполовину стон, наполовину смех:

– Нет, нимфа, не больше, чем мое прикосновение причиняет боль тебе, – в доказательство он положил свою сильную руку на впадинку между ее бедрами, зарывшись кончиками пальцев в волосах.

Губы Эри раздвинулись в беззвучном выражении удовольствия, и она прикрыла глаза:

– Вы меня убедили.

– И ты меня, – он поцеловал ее. – Я убежден, что ты – самая прелестная, самая соблазнительная нимфа из всех, кого я когда-либо знал.

– А скольких нимф вы знали? – спросила Эри, нахмурившись.