Мэрилайл Роджерс - Воспевая бурю

– Я просто боюсь, что рассказы о прошлых победах ввели тебя в заблуждение и заставили по­верить, что справедливость всегда торжествует. – Он ненадолго умолк, и глаза его стали жесткими.

– А ведь для нас все может закончиться по­ражением для нас.

Анья чуть повернула голову и принялась лас­ково поглаживать морду кобылы. Вне всякого сомнения – несмотря на их страстные объятия, а быть может, как раз из-за них, – Ивейн видит в ней только назойливого ребенка, от которого одни хлопоты. Он явно считает ее слишком на­ивной, чтобы понять всю глубину опасности, та­ившейся в прежних или теперешнем путешест­вии. Он думает, что она не справится с настоя­щим делом. Все в ней так и кипело, но девушка тотчас же притушила в себе пламя возмущения, сообразив, что это вряд ли подействует на могу­чего мага – ведь он полагает, что она лишена даже крохотной искорки тех достоинств, какими обладает он сам. Но он ошибается! Сияние, ко­торое она вызвала из своего необработанного кристалла, доказывало это. В задумчивости при­кусив губу, Анья тихо покачала головой.

Заметив, как блеснули при этом ее светлые волосы, и решив, что она не согласна с ним, друид продолжал:

– Это так. Там, где имеются победители, бы­вают и побежденные. И в нынешнем поединке, быть может, настал мой черед проиграть. – Словно бы сама по себе, рука его коснулась не­жной щеки Аньи. – И я сожалею о том, что ты здесь, только из опасения, что ты вместе со мной можешь попасть в проигравшие.

– Но как ты не понимаешь, – с жаром при­нялась защищаться Анья, обхватив его руку тон­кими пальцами и еще крепче прижимаясь к ней лицом, – ведь я пришла, чтобы помочь тебе благополучно справиться с поручением. – Она заметила, как жрец упрямо сжал губы, однако не дрогнула и выдержала его жесткий, суровый взгляд. – Я поклялась сделать это, и сделаю.

По искоркам в ее решительных зеленых глазах Ивейн понял, что не сможет ни в чем убедить ее. Анья ни за что не признает, как неразумно было тайком покинуть замок и последовать за ним. Но именно поэтому он хотел уберечь ее, не позволив ей и дальше рисковать. Зная Анью с колыбели, Ивейн чувствовал, что под внешним спокойствием его маленькой феи кроется несгибаемое упорство, которое не так-то легко сломить. А потому он по­нимал, что она запросто может пожертвовать со­бственной жизнью ради данного обещания.

– Ты поклялась это сделать, а я клянусь, что готов бросить все и пожертвовать временем, чтобы препроводить тебя обратно в Трокенхольт, если только ты не пообещаешь мне вы­полнить мое требование.

Анья вздрогнула. Жрец отошел, встав против нее, а рука его, только что ласкавшая ее щеку, сжала и подняла вверх посох.

– Ты поклянешься мне на этом кристалле. Не сводя взгляда с девушки, Ивейн поставил посох и, подняв глаза к ярко сверкающему крис­таллу, заставил ее тоже посмотреть на него.

При одной мысли о том, чтобы дать такую страшную клятву, Анья чуть было не отшатну­лась назад, но кобыла, испугавшись блестящего шара, шарахнулась девушке за спину, не давая ей двинуться с места. Не сдержать клятву, дан­ную даже на ее малом кристалле, значило бы раз­бить и его, и какую-либо надежду на связь с ве­ликими духами стихии. Сама мысль о том, чтобы нарушить обет, принесенный на могучем крис­талле жреца, была устрашающей.

Хотя Ивейн не сомневался, что присутствие Аньи может только затруднить его поиски, так как он будет постоянно тревожиться о ее без­опасности и напрягать волю, чтобы устоять от искушения насладиться запретными ласками, – она была здесь и с этим следовало смириться. Однако, чтобы защитить ее как можно надежнее от грядущих испытаний, он вынужден принять эти крайние меры предосторожности.

– Клянись могуществом сияющего кристалла на моем посохе, что ты не попытаешься больше убежать от меня и не станешь участвовать в схватках с врагами, если те захотят помешать нам достигнуть цепи.

Густые темные ресницы девушки дрогнули, опустившись на прозрачные, снежно-белые щеки; она прикусила губу. Ей совсем не так уж трудно будет дать этот зарок, как он, может быть, думает, Ровным певучим голосом она начала:

–Клянусь могуществом сияющего кристалла, что я не убегу от тебя.

Это Анья спокойно могла обещать. Что ка­сается владения оружием, то она не так глупа, и даже и не подумает взять его в руки. Она бы и пытаться не стала. Она найдет то, что более от­вечает ее способностям, например ловкость, ко­торую Ивейн предпочитает не замечать.

– И я клянусь, что не подниму на врага ни­какого оружия в схватке.

Проговорив это, девушка улыбнулась такой сияющей, довольной улыбкой, что у Ивейна тот­час же зародились подозрения. Заметив это, Анья смутилась. Ивейн, не вымолвив ни слова, взял в одну руку посох, а в другую повод кобылы, кивнул девушке, чтобы та следовала за ним, и молча зашагал к покинутой стоянке. Они шли теперь по тропинке, так хорошо утоптанной их ногами, что вчерашние попытки сбить с толку вероятных преследователей оказались напрас­ными.

Толстяк съежился в зарослях, скрытый пышной листвой кустарника. Он нахмурился от досады и изумления. Да, нелегко ему будет объяснить подобное. Рольф только что заме­тил маленькую толстую лошадку и изящную всадницу; они проехали мимо, и он видел их так отчетливо, как если бы они были на за­литой солнцем поляне. В следующее мгнове­ние они исчезли. Просто исчезли. Исчезли бесследно.

Только епископ Уилфрид может поверить в такие россказни. Но Рольфу придется тогда из­виняться перед епископом за то, что он прене­брег его предостережениями. Он не испытывал ничего, кроме презрения к священнослужителю, глумящемуся над богами саксонских язычников, которых он желает обратить в свою веру, пред­упреждая при этом своих сторонников о власти и могуществе колдуна уилей. Однако теперь… те­перь Рольф увидел невероятное. Уголки его тол­стых губ недоверчиво опустились. Вернее ска­зать, не увидел.

Конечно, епископ Уилфрид, быть может, поверит… а может, и нет. Живо вспомнив о необузданном нраве якобы благочестивого священника, Рольф почувствовал, как сла­беет его желание – и так-то не особенно твердое – добавить сообщение об этом удивительном случае к положенному до­кладу.

Копыта громадных боевых скакунов прогрохо­тали по единственной в деревушке Трокенхольт улочке. За долгие годы ее земля и камешки утрам­бовались в плотный настил, по которому гулко от­давались шаги людей и топот животных. Этот мер­ный, гудящий, как барабанная дробь, цокот копыт стал редкостью за последние месяцы, с тех пор как между Нортумбрией и саксонскими королевства­ми юга разразилась настоящая война. Он мог воз­вещать о нападении врагов на практически безза­щитное поселение, или же говорить о тоске по лю­бимым, давно ушедшим отсюда.