Лана Фаблер - Залив Полумесяца

– Объясните, что вы задумали. Что-то требуется от меня?

Генуя.

Двое служанок кружили вокруг принцессы и старательно наряжали ее к грядущему празднику в честь помолвки ее дочери. Долорес остановила выбор на платье из тончайшего голубого шелка со шлейфом, украшенном алмазами на лифе и длинных рукавах. Золотые волосы Долорес служанки уложили наверх и увенчали ее голову ослепительно сверкающим бриллиантовым венцом. Она словно уже была королевой – столь прекрасно и царственно выглядела в этот вечер.

Лицезрея свое отражение в зеркале, Долорес ощущала двоякие чувства: она гордилась своей неоспоримой красотой, но и огорчалась от того, что единственный во всем мире человек, для которого она хотела казаться красивой, был абсолютно равнодушен к подобному.

Женщина тихо вздохнула, отогнала прочь печаль и заставила себя уверенно расправить плечи, как делала многие годы до этого.

Увидев через отражение свою младшую дочь, которая в качестве наказания была весь день заперта в ее покоях, чтобы находиться под ее присмотром, Долорес обернулась себе за спину и озабоченно посмотрела на нее.

Луиджина с убитым видом сидела на софе перед камином, поджав ножки в своем кукольном зеленом платьице, в которое ее переодела служанка по приказу Долорес, и корпела над вышивкой. Хмурясь, она пыталась делать стежки, как и приказала ей мать, но выходило у нее просто чудовищно. Покачав головой, Долорес с досадой заключила: Луиджина просто не рождена для того, чтобы быть принцессой. В ее натуре было слишком много мужских качеств: упрямство и своенравие, воинственность и азарт, отсутствие интереса к учебе и к спокойным девичьим играм.

И если она еще пыталась ее переделать, как-то боролась с этим, то Серхат, наоборот, только потакал капризам дочери. Он слишком уж ее любил, откровенно предпочитая ее другим детям. И Долорес была не в силах понять природу этой связи между ними двумя.

Подтверждая мысли женщины, в покои вошел ее муж, вызвав в ней привычный трепет. Но лишь на миг. Коротко кивнув ей в знак приветствия (а ведь они виделись впервые за день), Серхат даже не удостоил ее одобрительным или хотя бы изучающим взглядом, на что она посмела в душе надеяться.

Увидев Луиджину, которая расцвела с его приходом и радостно отбросила вышивку в сторону, он ухмыльнулся и позволил дочери с разбега броситься в его объятия, несмотря на то, что она была уже весьма взрослой для этого.

– Луиджина! – возмущенно ахнула Долорес, когда дочь ногами обхватила своего отца за торс, отчего ее платье нещадно задралось.

Муж и дочь не обратили на нее никакого внимания, на некоторое время застыв в этих своеобразных объятиях.

– Ну, как обстоят дела у пленников? – насмешливо спросил Серхат, опустив девочку на пол и одним ловким движением поправив подол ее пышного облачения с оборками. – А ты неплохо смотришься в платье, дружок.

– Они меня заставили! – пробубнила Джина и раздраженно повела плечиками. – Забрали ту одежду, что ты подарил. И меч! А еще мама сказала мне… вышивать, – она произнесла это слово с отвращением и, задрав голову, жалобно посмотрела на усмехающегося отца.

– Раз уж попалась – не плачься, – ласково потрепав ее по волосам, Серхат после хмуро посмотрел на жену. Она неодобрительно наблюдала за ними со стороны, сложив руки на груди. – Не слишком суровое наказание за игры с деревянным мечом?

Чувствуя его покровительство, Луиджина с тайным злорадством посмотрела на излишне строгую с ней и требовательную мать, которая была вечно ею недовольна.

– Суровое?.. – возмутилась в недоверии Долорес. – Это всего лишь день, проведенных в покоях подле матери, и вышивка! То, чем она и должна заниматься в свободное от занятий время. А не бегать по дворцу наравне с братьями и махать мечом! Да и тот наряд, что ты ей подарил, не под стать принцессе. Я велела слугам избавиться от него. Сколько раз мне просить тебя, Серхат? Не потакай ей в ее глупых и неуместных затеях.

– Она всего лишь ребенок, – твердо проговорил он в ответ. – И вольна заниматься тем, что ей нравится. Не научится вышивать или откажется от платьев – не так уж и страшно. Зачем делать из этого трагедию?

– Ты действительно не понимаешь? – разочарованно отозвалась Долорес, тряхнув головой, из-за чего венец яростно сверкнул в ее волосах. – Она – принцесса! А не сорванец из отребья. И ей не пристало…

– Я услышал достаточно, Ваше Высочество, – устало прервал ее Серхат, выделив в конце обращение и тем самым как бы намеренно подчеркнув глубину пропасти меж ними. Этим он заставил жену остаться стоять с приоткрытым от растерянности ртом. Поглядев на дочь, мужчина терпеливо улыбнулся. – Джина, ты ведь знаешь, что сегодня состоится помолвка твоей сестры?

Та кивнула с угрюмым видом. Она терпеть не могла праздники, на которых мать вечно заставляла ее рядиться в неудобные платья и шикала на нее по поводу и без, не разрешая даже смеяться в тронном зале в обществе королевы.

– Наша королева в честь этого устраивает праздник в тронном зале, – тем временем продолжал Серхат. – И твоя мама хотела бы, чтобы на этом празднике, куда будут приглашены сотни важных гостей, ты вела себя подобающе. Ты ведь постараешься?

Джина не спешила отвечать. Она призадумалась, а после с сомнением взглянула на ожидающего ее ответа отца. Долорес все это раздражало. Она же еще ребенок, как он и сказал. Зачем спрашивать ее мнения, если можно потребовать с высоты положения родителя? С Изабель это действовало всегда.

– А ты там будешь?

– Да, придется, – усмехнулся Серхат, так как эта нелюбовь к праздникам досталась дочери именно от него.

– Хорошо, я постараюсь, но только если мне вернут мой меч.

– Что еще за условия? – с негодованием подалась к ним Долорес, из-за чего Джина тут же съежилась. – Никаких мечей! И думать об этом забудь.

Серхат подавил в себе раздражение и произнес, когда дочь в поисках поддержки схватила его за ладонь:

– Дружок, мы после об этом поговорим.

И вдруг подмигнул – сурово, без улыбки.

Луиджина знала, что это означает: отец сказал это лишь потому, что мама была рядом. Но он все равно вернет ей ее меч. Или подарит новый. Потому что только он ее понимал и знал, как ей нравилось свободно бегать по дворцу со своими братьями, резвиться с мечом и носить мальчишеские штаны с теми кожаными сапожками.

Подавив в себе тайную радость, Луиджина приняла наигранно недовольный вид и кивнула, чтобы им удалось провести маму.

– Вот и умница, – Серхат наклонился к дочери и быстро поцеловал ее в щеку, но, когда захотел отстраниться, она крепко обхватила его ручками за шею, не желая, чтобы он уходил, и этим заставила глухо рассмеяться. – Ты меня однажды задушишь с таким-то захватом, – выдавил он и, освободившись, с совершенно счастливым видом щелкнул пальцем по носу. – Я на тебя рассчитываю, боец. Не подведи.