Ирма Гринёва - Перевоз Дуня держала… Это он – мой мужчина!

Да и откудаво той любови взяться, коли порубил Анфисино сердечко Кондратий Саввович на чурбачки, на мелкие щепочки? Первая зарубка была, когда пред родителями своими не защитил. Вторая – што деток своих бастардами оставил. Третью зарубку израдой с Лушкой нанёс. Четвёртую – когда в их дом, её дом, няньку свою старую притащил, Матрёну 5 7Поликарповну. И вроде с благой целью – помочь Анфисе с тремя детками управляться. Только Матрёна деток холила и лелеяла, а Анфису невзлюбила, хозяйкой признавать отказывалась. Анфиса за помощью к мужу кинулась, а он: «Пошто на стару няньку напраслину возводишь?» Пришлось Анфисе смириться, терпеть занозу.

Не успела Анфиса к четвёртой зарубке приноровиться, яко тут же и пятая приспела – женитьба мил-дружка. Да не на ней, Анфисе, верной супружницы ужо не малого четырнадцать годков, а на молодухе, Евдокии Лукинишне.

Но млада жена в их дому не появлялась. Жизнь текла своим чередом. Кондратий Саввович продолжал фабрикой своей красильной заниматься, Анфиса в дому хозяйствовала. И только Анфиса уверовала, что тако и дале продолжаться будет – она здеся супружницей, а Евдокия в городе, яко эта самая Евдокия возьми и явись, куды её не ждали. И тут нанёс Кондратий Саввович сердцу Анфисы самую обидную зарубку – велел в три дни из дому вместе с детьми вон убраться! Нет, не на улицу прочь, в домик на выселках. Но из родного дому да в чужой, енто всё равно, что и на улицу. Только и успела Анфиса дворовой девке наказ дать, яко подпортить ночку младой супружнице: волос подбросить и подушку да одеяло сбить тако, штоб поняла змеюка – не одна она тута под бочком у мужа веется. Узрети только вот сию картину маслом не довелося…

Пялила в чужом дому в потолок сухи очи Анфиса и думала: «Ох, не к добру заявилась мужнина супружница к нам в дом, ох, не к добру! И што же теперича со мной и детками будет то?»

5 3– безысходность

5 4– начала

5 5– измена

5 6– мартовский

5 7– имя Матрена принадлежит уравновешенной, спокойной, мягкосердечной и терпеливой женщине с флегматичным, но очень хорошим характером. Она хоть и не любит конфликтные ситуации, но всегда готова отстаивать свое личное мнение. Может проявить сильную волю и твердость, которую, наверное, никто от нее не ожидает. У представительницы этого имени есть твердые нравственно-духовные принципы. Она живет, в точности следуя им. В зависимости от морально-этических установок Матрена подбирает круг знакомых и близких друзей, становясь чутким, внимательным и коммуникабельным собеседником, умеющим выслушать и понять, а также обладающим феноменальной интуицией и способностью вникать вглубь вещей. В некоторых ситуациях Матрена бывает деспотичной.

10

Дуняша проснулась ни свет, ни заря. Лежала с закрытыми очами и думу думала. Ту же, что и когда засыпала – яко же мне дале жить то? Так же как и вечером, ничего на ум не шло. Очень хотелося забедовать кому-нибудь в жилетку али совет у кого спросить, чтоб научил уму-разуму, да не у кого. Тётушка на богомолье ужо какой месяц. Да и вернётся ли – Бог весть. Тятеньке Савве Игнатьевичу и маменьке Арине Микулишне жаловаться на сына несподручно.

Думала-думала Дуняша, так и этак прикидывала, ничего не удумала и, деять нечего, поднялась с дивана. Не успела едного шагу от него отойти, яко дверь отворилася, раздались грузные шаги, и в гостиную вошла небольшого росточка пожилая женщина. Вошла, поклонилась и сказала:

– Матушка, Евдокия Лукинишна, самовар поспел ужо, хлеб на столе. Извольте откушать, чем Бог послал.

– Мне бы умыться со сна то, – ответила Дуняша.

– А пойдёмте, я Вас провожу, матушка!

И повела Дуняшу в сени. Пока шли, Дуняша искосу разглядывала провожатую – уж, не она ли та добрая душа, што укрыла вечером Дуняшу? Может, станется, она ещё в чём помочь сможет?

– Тебя яко звать-величать, добрая женщина? – спросила Дуняша, усевшись за стол, на который Бог послал: каравай ржаного хлеба только из печи, пшённую кашу с мясом, заправленную сливочным маслом, тарелку с горкой блинов с пылу-жару, вяленую рыбку, пареную репу, маринованные грибочки, узвар из сухих фруктов и ягод с медом, крынку молока, хмельной квас, а на сладкое – густой и плотный кисель.

– Матреной Поликарповной меня кличут.

– Может, присядешь за стол, Матрёна Поликарповна? Такой пир горой мне едной не одолеть. Потрапезничаем вместе. Кондратий Саввович ужо по делам чуть свет хлопочет?

– Благодарствуйте, матушка! Не откажусь, – не стала чиниться Матрёна Поликарповна, – А Кондратий Саввович завсегда в красильню до зари отправляется.

Оченно Дуняше хотелося разведати у старой женщины про житьё-бытьё в дому мужа, да несподручно было у невесть кого выспрашивать, а потому спросила напрямик:

– А ты какого званья будешь, Матрёна Поликарповна?

– Нянька я. Ещё со младенчества Кондратия Саввовича в дому Саввы Игнатьевича и Арины Микулишны обретаюся. А теперича вот самому Кондратию Саввовичу пригодилася.

– Енто на каком же поприще?

– Так нянькой и состою.

Застыла Дуняша, не донеся краюху хлеба до рта:

– Да разве… Да разве в дому Кондратия Саввовича детишки имеются? Чьи же оне будут?

– Тако его же, сердешного, и будут! Ажно четыре, мал мала меньше.

– Че-еты-ыре-е? – протянула Дуняша, пытаясь собрать разум до кучи, понеже до ентова никто ей про детишек мужа речи не вёл, – Не ведала я, что вдовый он.

– Господь с Вами, матушка! Жива их матерь! Младшенькую, Софьюшку, три месяца яко родила.

У Дуняши тако ум за разум и заскочил. Люди добрые, да што ж это деется?!? Три месяца!!! Енто значится, што, когда оне с Кондратием Саввовичем на свадебном пиру молодыми восседали, полюбовница родами маялась?!? А когда он сватов к ней, Дуняше, засылал, зрел ужо, што четвёртого она под сердцем носит?!? Да што же он за изверг такой гарипский?!? Она, Дуняша, любовь да ласку мужнину ищет, а тута днесь со смагой почтения не дождёшься, кои положены уложением Божьим мужа к жене! Она, супружница законная, значится, в дому по нём кручинится една-единёшенька, а он тута с семьёй нежится?!? А яко же его родители, Савва Игнатьевич да Арина Микулишна, неужто не о чём не ведали? Яко же оне зазор этакий допустили? Чем пред Богом и ними она, Дуняша, виновна?

– Яко же так, нянюшка? Разве можно так-то? Разве дозволено при едной супружнице к другой свататься? Студ-то какой пред людьми!

– Э-э-э, матушка! Гнева Божьего не побоялись, што ужо на людей оглядываться! Не венчаны оне. Не дали свово благословления ни родители Кондратия Саввовича, ни Фискины родители.

– Да яко же так? А когда детки народилися, неужто родители не смирилися? Неужто не захотели с внучками понянькаться? Чем пред ними детки-то виновны?