Егор Уланов - Тунисские напевы

«Вы её видели?» – послышался несдержанный возглас одной из девушек.

Кирго старательно сбирал на стол фрукты к обеду. А вокруг всё кипело, точно в улье. Сначала он не обращал на то внимание, но позже заметил невероятное оживление. Все прихорашивались, бегали, перешёптывались. Когда, наконец, угощения были готовы, никого невозможно было дозваться. Старая Милима беспрестанно зазывала всех за столы, по временам причитая и вздыхая, как вздыхают тучные пожилые хозяйки, когда кто-то из домашних не повинуется их воле. Уже и Кирго с Малеем стали подгонять девушек.

И вот собрались. Кирго заметил, что сегодня все были особенно красивы. «С чего бы?» – подумалось ему. И обводя взглядом толпу красавиц, он увидел новое лицо.

На лбу ее, меж каштановых кудрей блестела золотая монета. Две тяжелые густые косы упадали вниз, почти касаясь пола. Средь каштановых локонов блестели очи, чёрные, как смерть. И шёлк ресниц осенял их, будто ночное небо звёзды. И стройней, и выше она казалась, чем другие.

Какое-то величье было в ней, какая-то надменность. В изгибе губ, капризном и одновременно покорном каждой её мысли. В нежно-алом румянце, то тающем, то внезапно расцветающем на загорелых ланитах.

То была Гайдэ. Она стала причиной внезапного цветения этой клумбы. Так, красота одной способна оживить и возвысить красу остальных, пусть даже дело в банальном соперничестве.

После обеда привели двух рабынь, которые играли музыку. В центре двора постелили ковёр. Накидали мягких подушек и пледов. Кирго с Малеем махали большими опахалами, похожими на павлиньи хвосты.

Одна из рабынь заставляла трепетать дамасскую лютню: мелодия то медленно и лениво растекалась по воздуху, то вдруг замирала, точно раненный зверь, то бежала вниз, как горный ключ. Вторая рабыня с раскосыми глазами и длинной шеей обрамляла мелодии первой звуками татарской флейты; так золото обрамляет алмаз в дорогих безделушках.

Девы придавались безделью и болтовне. Малей хоть и был главным евнухом, но с таким маленьким штатом слуг вынужден был сам прислуживать и оттого не злился, – охладевшие души не способны на злобу – но ворчал. А Кирго наблюдал: невольно, напряжённо, исподлобья, почти тайно. Он понял, почему сегодня все хотели казаться лучше. Однако заметил, что некоторых эта перемена почти не коснулась. Во всяком случае Мусифа и Асира вели себя и выглядели также. Мусифа от простоты и осознания своей прелести, а Асира из гордости и нежелания показать другим страх пред собственным увяданием. И Жария осталась прежней. Но Кирго не понимал этой девушки и почёл, что это от того, что она сама не хуже Гайдэ. А ведь так и было.

Вы, дорогой читатель, ещё ничего не знаете о Жарии. Так позвольте рассказать вам. Это была девушка высокая, стройная, с несколько впалою грудью и молодыми узкими плечами, с редкою кожей, чистою и гладкою, как фарфор, с густыми белокурыми волосами. Её тонкий стан только развивался и расцветал, но уже сейчас был несравнимо лучше всего того, что предлагает нам этот мир. Она, бесспорно, была драгоценным камнем, и если бы она жила в Османской империи, то вполне могла бы стать женой Султана, а если бы родилась в Европе, то без сомнения покорила бы её. Но мы свами уже видели Жарию. Ведь это она в ночи промелькнула мимо Гайдэ, упав на соседнее ложе. Она была так таинственна, так загадочна. И мы, и Гайдэ хотели знать кто она. А теперь вот сидит на ковре, кушает виноград с равнодушным видом; и нет в ней никакой загадки.

Кирго отчего-то не глядел на Гайдэ. Рядом с ней в тени сидели Мусифа и Гайнияр. На них ему гляделось легко: Мусифа махала рукой и улыбалась, рассказывая что-то; Гайнияр глубоко дышала, не перенося надвигающийся зной. А Гайдэ (Кирго раз всё же взглянул на неё) была равнодушной и немой. И ничего не бросилось ему в глаза, не взволновало, не обожгло. И он молча махал подобием рапиды.

День угасал; бордовые облака бежали по небосводу, будто отбрасывая слабые лучи, которые скользили по каменным семиметровым стенам и круглым башням Великой мечети Сусса. Все готовились к Магрибу (вечерней молитве): муллы и муэдзины ходили взад и вперёд по просторному внутреннему двору, украшенному высокими арками с трёх сторон; служители Аллаха взирали на всех с таким важным видом; а простые богомольцы толкались, суетились, будто желая занять место получше. Глухой торжественный шорох толпы содержал некое таинство; чувствовался трепет человеческий перед чем-то неизведанным, тайным и могучим, а как это назвать решайте сами.

У ворот мечети стояло несколько арабов, спешивших завершить свои дневные разговоры о торговле и выгодах, чтобы совершить омовение и войти в мечеть без сует. То была известная нам площадь Медины, покрытая каменными плитами. Сквозь бойницы на стенах мечети пробивался алый свет заката, падая на оранжевые плиты, осененные вечерней тенью. Чей-то упрёк в жадности разносился по площади, разгоралась азиатская ссора, в которой побеждает тот, кто говорит быстрее и непонятнее.

Из ворот вышел мулла. Всё затихло. Каждый приветствовал его. Тот отвечал и продолжал путь, сворачивая в проулок. Кирго, пробиравшийся тем временем меж людей, увидел муллу и устремился к нему.

– Салам алейкум, Мактуб – обратился Кирго, наконец, догнав его.

– Да, да, юный евнух. Как у тебя дела? – без церемоний откликнулся мулла.

– Всё хорошо. А куда это вы?

– Хочу отведать кофе перед молитвой, можем пойти вместе, ты ведь шёл ко мне.

– Да, я с радостью.

И они вместе пошли далее. Мактуб был высок, чёрен как чернозём, а на голове у него блестела белая чалма. Этот едва пожилой человек всем видом походил на могучую гору. На какой-нибудь Бешту: исчерно-синий или тёмно-зелёный книзу и белый от снега на вершине.

Они подошли к заведению. Мула испросил себе кофе и уселся на лавку, покрытую ковром. Кирго сел рядом. Вот их разговор:

– О чём ты хотел беседы, юноша?

– Недавно я разговаривал с Ракыбом, он сказал, что вы объясняли обо мне.

– Да, он упомянул, что разглядел в тебе храбрость, и я поведал историю.

– Он сказал, будто уважает меня.

– Ну и хорошо.

– Моё положение становится лучше. Господин отметил и одарил меня, его верный друг похвалил меня, у меня есть теперь золото и уважение.

– Этим всем одарил тебя Аллах за терпение.

– Положим, но достоин ли я этих даров? Мне от них ни плохо, ни хорошо. Я их, почему-то, не оценил. Мне и раньше было также как теперь – то есть безразлично.

– Нужно быть благодарным всевышнему за его дары. Ты заслуживаешь их, потому как он ведает всё скрытое на небесах и на земле, и знает то, что ты обнаруживаешь, и то, что скрываешь.

– А всё же мне как-то пусто.

– Выстой молитву, очистись. Скажи: «Поистине, молитва моя и благочестие мое, жизнь моя и смерть – y Аллаха, Господа миров».