Симона Вилар - Исповедь соперницы

Сменив тему, король одобрительно отозвался о наместниках, назначенных мною управлять графством во время моего отсутствия. В Норфолке все спокойно, на смотр ополчения в начале мая прибыло положенное количество рыцарей, а налоги в казну поступают исправно и своевременно. Так король отдавал должное своей дочери Бэртраде, которую я вместе с двумя епископами и шерифом Робом де Чени поставил во главе совета Норфолка. Я невольно покосился на гобелен на стене, вспомнив, как происходило это назначение. В то время я был не в силах даже видеть Бэртраду, но нельзя было не считаться с ее связями со знатью, влиянием, знанием законов и положением. Похоже, Бэртрада оправдала оказанное ей доверие. Что ж, она всегда любила повелевать, власть была ее пунктиком. Пожалуй, ей неплохо жилось в мое отсутствие. Как, впрочем, и мне без нее.

Король перехватил мой взгляд на «Пляску смерти».

— Сэр Эдгар, как в дальнейшем сложатся ваши отношения с Бэртрадой?

— Как и должно. Мы обвенчаны перед алтарем, и нам предстоит до конца дней жить под одной крышей.

— Дай-то Бог. Но… это несчастье с вашим сыном… Наверняка оно наложит отпечаток на ваше супружество…

В его голосе звучало сочувствие.

Я мог быть польщен. По пальцам можно было перечесть людей, с которыми король говорил столь проникновенно. И он согласился с тем, что я был просто обязан провести дознание по делу о гибели моего сына. Сам Генрих также имел внебрачных детей и любил их. Бэртрада входила в их число. Поэтому он и попросил меня изложить события того дня, если, конечно, воспоминания не причинят мне боли.

Время и странствия вселили в мою душу нечто новое — созерцательное спокойствие. Именно оно и позволило мне спокойно поведать о случившемся.

Действительно, дознание, проведенное по всем правилам, показало, что Бэртрада не желала зла моему сыну. Время было вечернее, и слуга еще не успел зажечь светильники в переходе и вдоль лестницы, а Адам торопился. Многие видели, как он промчался бегом через главный зал и исчез в переходе. Лестницу окутывал сумрак, графиня как раз покинула соляр, чтобы отдать распоряжения в отношении ужина, и они столкнулись с Адамом на лестнице. Бэртрада оступилась, но удержала равновесие, а мальчик сорвался. Падение оказалось неудачным.

Я произнес все это ровным, совершенно бесстрастным тоном. Но умолчал вот о чем: с тех пор я не мог даже представить, что когда-либо снова смогу прикоснуться к этой женщине, зачать с ней детей и продолжить род Армстронгов.

Словно подслушав мои мысли, король заговорил именно об этом. Признав, что Бэртрада и впрямь не была мне доброй супругой, он заметил, что со временем все меняется. Примером тому могут служить отношения у Матильды и Жоффруа, которые резко улучшились за последние год-два. Господь милосерден — и все еще может случиться.

Именно это мне и оставалось — уповать на Божье милосердие. Однако сейчас я не хотел даже думать о супруге. Я и на гобелен, вытканный рукою Бэртрады, не мог взглянуть без содрогания.

Я вздохнул с облегчением, когда король вновь перевел разговор на другое и поведал, что после того, как я закончил строительство Гронвуд Кастла, многие лорды в Восточной Англии принялись возводить каменные цитадели: дўОбиньи строит замок у залива Уош, Стефан и Мод поднимают ввысь Хэдингем в графстве Эссекс, ведет строительство и аббат Ансельм из Бэри-Сент-Эдмунс, и даже Гуго Бигод в Саффолкшире закладывает фундамент, дабы возвести цитадель близ старой башни в Фрамлингеме.

При последних словах король досадливо поморщился, поймав себя на ошибке. Не стоило ему хвалить этого человека мне в лицо. Словно извиняясь, он поведал о том, как молодой Бигод явился ко двору вымаливать прощение, неся на спине седло в знак покорности и полного признания своих ошибок. Такое случается нечасто, к тому же отец Гуго много лет верой и правдой служил при дворе, и этим невозможно было пренебречь. Все верно. Но когда я вышел от короля, мне понадобилось не меньше часа упражняться с метательными ножами, чтобы буря в моей душе улеглась. В тот же день я покинул Ле-Ман.

С делами Ордена я покончил быстро, и в начале лета мой корабль благополучно бросил якорь в порту Ярмута. Меня встречал шериф Роб де Чени, толковый малый, на которого я возложил большую часть дел по управлению графством.

Де Чени мог гордиться: зима прошла без голода и мятежей, а теплые и влажные весна и начало лета сулили прекрасный урожай. Мелкие стычки между норманнами и саксами ограничивались бранью и злословием. Даже Хорса из Фелинга как будто угомонился, с головой уйдя в торговлю охотничьими соколами. Он и прежде баловался с птицами, эта традиция в их роду шла еще от датчан, но с тех пор, как с легкой руки леди Бэртрады соколиная охота вошла в Норфолке в моду, его соколы стали пользоваться большим спросом. Теперь Хорса слывет знатоком, и даже семейства де Кларов и Ридверсов приобретают у него птиц.

Наконец я спросил, как идут дела у Бэртрады. Оказалось, что моя супруга гостит в Бэри-Сент-Эдмундс — она в последнее время сблизилась с преподобным Ансельмом, и даже ссужает его деньгами на постройку новой колокольни в монастыре.

Вскоре я получил два письма. Одно от графини, а другое — от Риган, с другого конца королевства. Письмо жены я отложил, не вскрывая, зато письмо свояченицы прочел сразу же. В свое время мы условились, что будем поддерживать переписку, и с тех пор не прерывали связи, сообщая друг другу новости, делясь сомнениями и планами, а порой просто изливая на пергаменте душу — как раньше в задушевных беседах. Последнее свое послание я отправил Риган перед самым отъездом из Англии, и оно была настолько пропитано горечью и чувством утраты, что ответ на него дышал искренним состраданием… Дочитав, я прикрыл глаза, вслушиваясь, как в глубине души заныла зарубцевавшаяся было рана.

Однако, кроме соболезнования и сочувствия, были в этом письме и иные известия. Риган, проведя положенный срок в послушницах обители Девы Марии Шрусберийской, наконец-то приняла постриг и отныне носит имя сестра Бенедикта — в честь святого покровителя монашества. Однако денежный вклад, который она внесла при поступлении в монастырь, показался недостаточным аббату, патрону обители сестер в Шрусбери, и теперь он настаивает, чтобы сестра Бенедикта отписала аббатству также и свои маноры в Шропшире — Орнейль, Тависток и Круэл. Знатной даме, удалившейся от мира, так и следовало бы поступить, однако в случае с Риган все обстояло сложнее. Права на эти владения имел также и Гай де Шампер, ее брат, объявленный вне закона рыцарь. И хотя никто не ведал, где он, известий о смерти сэра Гая не поступало, а раз он жив, эти владения должны достаться ему — разумеется, если опальному рыцарю будет даровано прощение.