Симона Вилар - Исповедь соперницы

В церкви горел факел. Его пламя металось, бросая вокруг неровные красноватые блики. И в этих отсветах я увидела, что близ алтаря лежит распростертое человеческое тело. Когда же человек пошевелился, пытаясь привстать, я узнала отца Мартина.

Я бросилась к нему, и увидела, что его руки и ноги связаны волосяными путами, а во рту кляп. Когда же я вынула его, священник захрипел пересохшей гортанью и тяжело закашлялся. Отдышавшись, он произнес:

— Жива! Слава Святому Дунстану!

Пока я возилась с путами, отец Мартин, задыхаясь и кашляя, поведал мне, что в его церковь на закате прибыли графиня Бэртрада, Гуго Бигод и еще трое наемников. Заметив священника, графиня тут же повелела его умертвить, но Гуго и его люди побоялись лишить жизни священнослужителя и попросту связали его. Пока злодеи дожидались здесь сумерек, из их речей священник понял замысел этих пятерых и принялся молить святого Дунстана, чтобы кто-нибудь из прихожан явился на службу и он смог бы освободиться и предупредить меня. Но в день Святой Хильды фэнлендцы предпочитают посещать торжественное богослужение в обители этой праведницы.

Когда мне удалось избавить его от пут, отец Мартин глухо застонал, растирая затекшие руки и ноги. Несколько минут не мог пошевелить ими, и на его лице читалось страдание.

Наконец он перевел дух.

— Лучшее, что сейчас можно сделать, дитя мое, — это убраться отсюда подобру-поздорову. В зарослях у заводи стоит челнок, и я отвезу тебя в Тауэр Вейк. Бедная девочка, на тебе лица нет!

Я и впрямь чувствовала себя прескверно. Но уже то, что рядом со мной была живая человеческая душа, вселяло в меня бодрость. Отца Мартина я знала с детства, он всегда заботился обо мне и был добрым другом.

Но, видно, моим испытаниям еще не пришел конец. Отец Мартин, шагнувший было к двери, внезапно попятился:

— Святой Дунстан, заступись!..

Они приближались, и я снова различила звуки голосов Гуго и Бэртрады.

Священник тотчас запер дверь храма и задвинул засов.

— Это задержит их, но вряд ли надолго. А пока… Дитя мое, я отвлеку негодяев, а ты поднимайся на башенку старой колокольни и ударь в колокол. Я давным-давно не пользовался им, но если звон колокола полетит над фэнами, люди на много миль в округе услышат его и поспешат сюда.

Голоса раздавались совсем близко — мои преследователи заметили, как закрылась дверь храма, и поспешили прямо к нему. Вскоре они уже колотили в дубовые створки, перемежая угрозы бранью и проклятиями.

До меня донеслись слова Бэртрады:

— Я была уверена, что эта тварь постарается пробраться сюда. Я снова ощущаю ее присутствие!

«Сегодня ты прошла совсем рядом со мной и ничего не почувствовала, — с насмешкой подумала я, спеша на колокольню. — Далеко тебе, Бэртрада, до легавых и борзых!»

Дверь затрещала. Должно быть, они раздобыли бревно на стройке, и действовали им как тараном. Отец Мартин взывал к благоразумию моих врагов, умолял уйти, сулил страшные кары святого Дунстана, если они ворвутся в церковь силой. Сквозь грохот я различила голос Гуго, уверявшего священника, что его не тронут, если он сам откроет дверь и даст увести меня, но отец Мартин клялся всеми известными клятвами, что здесь никого нет.

Все это я слышала, взбираясь по прогибающимся и скрипящим ступеням шаткой деревянной лестницы на колоколенку, ненамного возвышавшуюся над тростниковой крышей. Но самое неожиданное случилось, когда я оказалась наверху и начала отвязывать от балки веревку, прикрепленную к языку колокола — она рассыпалась у меня в руках в прах.

А снизу доносились все более мощные удары и яростные крики. Но старая дубовая дверь пока держалась. Неожиданно удары прекратились. С площадки колокольни я заметила, как над краем крыши появилась одна из строительных лестниц. Бигод, очевидно, решил взобраться на крышу и проникнуть в церковь через лаз в стене колокольни. И когда лестница заколебалась — по ней явно кто-то взбирался — я присела, спрятавшись за перилами площадки колокольни. Кто-то прошел совсем рядом со мной и начал спускаться по той же лестнице, по которой я сюда взобралась. Я слышала тяжелое дыхание этого человека и лязг клинка, извлекаемого из ножен.

— Ну что, поп, потолкуем?

Это был Гуго Бигод. Что ответил священник, я не расслышала, но голос Гуго звучал все громче — теперь он сокрушался, что проявил ненужное милосердие к саксонскому попу, но теперь пришло время это исправить. Затем Бигод поинтересовался, где поп прячет графову девку, и тут же послышались его бешеные проклятия и язвительный голос отца Мартина, интересующийся, не слишком ли обжегся незваный гость.

Я сообразила, что священник отбивается от Гуго пылающим факелом. Отец Мартин слыл силачом и не раз выходил победителем в ярмарочных боях на палках. Снизу доносился шум схватки, и внезапно я почувствовала запах дыма. Церковь Святого Дунстана была настолько старой и сухой, что малейшей искры было достаточно, чтобы она вспыхнула, как свеча. И похоже, именно это и произошло внизу.

Да простит мне Господь, но в это мгновение я позабыла даже об отце Мартине. Я думала только о себе и своем ребенке. Сейчас я нахожусь в укрытии, но какой толк от этого укрытия, если церковь горит, а перед ней меня поджидают убийцы?

Я в последний раз взглянула на бесполезный колокол, висящий высоко над моей головой над головой и начала спускаться — но не в церковь, а на тростниковую кровлю.

Сухой тростник мягко пружинил под ногами. Наконец я достигла края крыши. Запах дыма слышался все отчетливее, а внизу, в пылающей церкви по-прежнему продолжалась смертельная схватка Бигода со священником, с грохотом падали скамьи, звучали проклятия. И похоже, отцу Мартину все еще удавалось сдерживать натиск Бигода и не пускать его к дверям и на лестницу. Снаружи вновь послышались удары в дверь.

Я огляделась. На многие мили вокруг лежали пустынные, холодные фэны. В сплошной черноте мерцал робкий огонек, но как далеко, как безнадежно далеко!.. И на помощь к нам никто не спешил.

Могу ли я затаиться здесь? Я боялась огня, но еще больше я боялась своих врагов. Неожиданно мой взгляд упал на могучую башню недостроенной колокольни. И я стала пробираться туда, где крыша старой церкви ближе всего подступала к детищу Симона-каменщика, а опутывавшие колокольню строительные леса почти примыкали к тростниковой кровле.

Однако это расстояние оказалось вовсе не таким малым, как казалось. Добраться до лесов казалось почти невозможным, а внизу все сильнее разгоралось и трещало пламя, густой едкий дым стал пробиваться сквозь тростник. И я решилась. Пусть я утомлена, пусть беременность сделала меня неуклюжей, но все же я молода и сильна. Я попытаюсь.