Патриция Райс - Много шума вокруг волшебства

Нужно съесть что-нибудь горячее и раздобыть какие-нибудь чистые тряпочки. Может, разорвать розовую ткань с красными танцующими фигурками, которую ей купил Тревельян? Раз уж теперь ей придется одеваться как цыганка, она обойдется и без приличного платья.

Постанывая от боли, Синда с трудом села и хотела встать, но босой ногой попала на карандаш, подвернула ногу и ухватилась за стену, чтобы не упасть.

Карандаш! Но он был в кармане платья, которое она сняла. Неужели она снова рисовала во сне? В фургоне было очень темно. Натыкаясь на какие-то предметы, Синда пошарила руками по парусиновой стене, где раньше заметила небольшое отверстие, которое служило для освещения и проветривания фургона. Вскоре она его нащупала и откинула вверх кусок ткани, закрывавший это импровизированное окошко.

Солнце уже почти село. Ветерок доносил запах моря, и в отдалении ей послышался рокот волн, разбивающихся о скалы. Конечно, пират привез ее на побережье, и ей еще повезет, если он не утащит ее на Ямайку или во Францию.

Небольшое квадратное отверстие давало мало света, но Синда тщательно осмотрела пол; Раскрытый альбом выделялся в сумраке белым пятном, и она нашла его раньше, чем карандаш.

С бешено стучащим сердцем она поднесла альбом к отверстию. Трев уже зажег костер, но расстояние до него было слишком большим, чтобы его отблески могли как следует осветить карандашные линии. Она с трудом различила очертания рыбачьей плоскодонки. На этот раз без парусов и без снастей. Обычная гребная лодка, сеть с несколькими запутавшимися в ней рыбами и мужская рука, разбирающая улов. На пальце кольцо с печаткой.

Ей захотелось выбежать к Тревельяну, показать ему рисунок и спросить, носил ли его кузен такое кольцо, но он не поверит, что она нарисовала этот эскиз не по памяти. Рисунок лишний раз убедит его в том, что ей что-то известно о его кузене.

Вся дрожа, Синда убрала альбом на место. Даже если на рисунке изображена рука виконта, все равно по нему нельзя было понять, где он находится.

Может, перед тем, как заснуть, попробовать сосредоточиться на том, чтобы определить его местонахождение? Нарисует ли она тогда то место, где его можно найти?

Жизнь, полная тяжких трудов и опасностей, не баловала Трева и порой заставляла идти против привитых матерью нравственных принципов. Так что он не считал себя совестливым человеком, тем более что с детства лелеял мечту когда-нибудь отомстить деду. Но когда леди Люсинда, бледная и измученная, пошатываясь, спустилась из фургона, он испытал муки совести.

До того как он вырвал девушку из уюта и комфорта ее дома, она выглядела свежей, как утренняя маргаритка. Ее сияющие улыбки омывали радостью его сердце, он восхищался ее искренностью и добросердечием. И всего за несколько дней он превратил леди в сварливую женщину с исхудавшим лицом и вялой походкой. Может, это судьба демонстрировала ему, что он не достоин хорошей женщины и счастливой семейной жизни? Он посеял семена разрушения и теперь пожинал их плоды.

Ему пришлось напомнить себе, что Люсинда была хорошей, только когда дело шло об обмане, о заговоре и интригах против него. Но главный вопрос оставался открытым – почему?

Трев поспешно поставил у огня низкую скамеечку и предложил леди оловянную кружку с кофе. Она с благодарностью приняла его и, грея руки о горячую кружку, стала медленно пить согревающий напиток.

– Где мы находимся? – наконец спросила она.

– На дороге к морю. Надеюсь, «Подружка» дожидается меня в Брайтоне. Теперь уже до ребят должны были дойти слухи о моем побеге.

– Не думаю, что вы оставите меня здесь, чтобы меня могли найти родственники.

Именно так ему и следовало поступить, но Трев не забывал о ее рисунке Лоренса. По неизвестным причинам она его обманывала, и он не мог ее отпустить.

– Я могу сообщить вашей семье, что вы в безопасности и здоровы, – уступил Трев. – Но для меня вы – единственная связь с Лоренсом. Пока вы не признаетесь…

– Поймите, не могу же я признаться в том, чего не знаю. Я нарисовала только то, что воображала. А как это происходит, даже для меня остается загадкой. Но вы пожалеете, что превратили моих родственников в своих врагов. Лучше быть с ними заодно, чем против, – грустно сказала Синда без малейших признаков вызова и раздражения.

– Я уже об этом жалею, но ведь вы не оставили мне выбора. – Трев протянул ей тарелку с жареным беконом и яичницей.

Она с отвращением посмотрела на еду.

– А у вас не найдется кусочка тоста? Мне не хочется есть.

– Вы хотите довести себя до голодной смерти, чтобы на моей совести был и этот грех? – Он отрезал толстый ломоть хлеба, который приобрел у цыган вместе с другими продуктами.

– Я не собираюсь голодать. Просто не очень хорошо себя чувствую, а жирная пища не улучшит мое состояние. Хорошо бы съесть каши, но хлеб тоже приятно.

– Вы себя плохо чувствуете? Заболели? – встревоженно спросил Трев. – Мне найти врача?

Она бросила на него загадочный взгляд.

– Врачу здесь делать нечего. Через несколько дней я буду совершенно здорова, но не думаю, что цыгане со всем этим скарбом продали вам и старые простыни.

Хотя Трев большую часть жизни провел среди мужчин, он кое-что понимал в женских проблемах, просто до него не сразу все дошло. Разделываясь с яичницей, он сопоставил в уме ее внезапные слезы, необычную раздражительность и отсутствие аппетита и пришел к неизбежному заключению. Черт возьми!

– Простите. Мне не хотелось, чтобы все так случилось.

Вскочив, он стремглав влетел в фургон.

Оставшись одна, Синда подумала, не уйти ли от него прямо сейчас, на ночь глядя, но у нее не было сил, а может, и храбрости. Кто знает, с чем ей придется столкнуться в глухую ночь! А Тревельян, что бы она о нем ни думала, не был с ней жестоким. Она предпочитала дожить до того момента, когда ее семья накажет его по заслугам.

Да, но что же медлят ее родственники? А что, если он какой-нибудь волшебник и окутал себя и ее магической пеленой, которая мешает матери определить их местонахождение, рассеянно думала Синда, подперев голову руками, как вдруг Тревельян подбежал к ней с длинными белыми полосами какой-то материи. Только теперь, глядя на этот драгоценный дар, она поняла, как ей не хватает элементарного комфорта.

– Спасибо, – искренне поблагодарила она, принимая его подношение. – Где вы…

Но, заметив обрывок тонкого кружева, свисающий с одной ленты, она все поняла.

– Ваша рубашка! И жабо! Не следовало этого делать, Тревельян. Она может вам понадобиться, если мы когда-нибудь… – Вдруг она замолчала, поняв, что больше ему нечем будет связывать ее руки перед сном, но что это значит?

Он беззаботно махнул рукой:

– Ничего, зато у меня есть отличная цыганская рубашка. – Он высоко поднял руки, демонстрируя ей черный шелк, плотно облегавший его мускулистый торс. – По-моему, она мне идет, вы не находите?