Софи Нордье - Верность виконтессы. На службе Ее Величества

Но вдруг его сбросили с лошади, и, ударившись о землю, он потерял сознание.

Граф Робер в очередной раз возблагодарил свою интуицию. Он подоспел вовремя! Они с Симоном спрятались на опушке леса и в предрассветных сумерках – да еще и свежевыпавший снег добавил ясности – отчетливо видели, как из ворот замка Эспри выехали всадники. У одного из них поперек седла лежал сверток – судя по размерам, там вполне мог быть маленький мальчик. В замке тишина: ни погони, ни криков; ворота остались открытыми. Неширокая эспланада не оставляла времени на раздумья.

– Пятеро, – еле слышно произнес Робер. – Справимся, Симон?

– Не в первый раз, мессир. Главное, ребеночка не задеть.

– Надо очень постараться. И погромче кричи! Пока они придут в себя от испуга, мы кое-что успеем сделать.

Они вылетели из-за деревьев, будто черные демоны. Темные плащи крыльями взвились за спинами всадников, и гортанный клич расколол предрассветную тишину. Суеверные (как и все нечестивцы) похитители замерли от неожиданности. Двое упали на землю, даже не успев вытащить мечи из ножен. Всадник, который вез ребенка, с перепугу отбросил сверток в сторону, решив, что так ему будет проще сражаться. «Подлец!» – устрашающе рыкнул граф и схлестнулся с ним в поединке. В притворном отступлении Робер уводил смертоносные копыта лошадей от живого кокона, а когда решил, что удалился на безопасное расстояние, сделал обманный выпад, после чего с особым удовольствием проткнул мерзавца. Переводя дыхание, граф увидел, что оставшаяся пара наемников отчаянно наседает на Симона, и рванулся ему на помощь. Несколько ловких, смертоносных ударов – и с похитителями было покончено.

Сверток с ребенком по-прежнему лежал посреди эспланады. Робер был уже рядом; спрыгнув с коня и прохрипев молитву, граф упал на колени перед ним. Побоявшись орудовать ножом, Робер руками и зубами разорвал веревку поверх одеяла. Развернул его… Мальчик дышал, но был без сознания. Граф торопливо ощупал маленькое тельце – ребенок цел. Видимо, большой слой снега вместе с одеялом смягчили удар при падении. Робер сжал крестника в руках, и его кадык судорожно задвигался. Жгучие слезы заблестели в глазах бывалого воина.

– Сынок, очнись! Сыночек!

Ласковый знакомый голос и теплые объятия привели мальчика в чувство. Он пошевелился и открыл глаза.

– Дядя Робер! – Ребенок улыбнулся. – Значит, мама права: вы наш ангел-хранитель?

Мужчина захлебнулся от счастья. Не зная, что ответить, он с блаженной улыбкой поднялся и, держа тезку на руках, понес его в замок. Де Робюсте к этому времени уже собрал уцелевших лошадей и пошел следом.

Внутри крепостных стен их встретила настораживающая тишина.

– Симон, не могли пять человек перебить гарнизон и всех слуг, – негромко произнес граф, подозрительно озираясь вокруг, – наверняка их где-то заперли. Поищи.

Вскоре Симон освободил из казармы полдюжины охранников. Дверь была подперта огромной колодой, а ставни единственного окна забиты крест-накрест досками. Один из воинов, виновато пряча глаза, оправдывался:

– Мы спали, ваше сиятельство, когда нас заперли. В щель ставни я разглядел среди налетчиков нашего командира. Наверное, потому ночная стража и впустила их, не вдаваясь в подробности, что это с ним за люди. Продался, гад! Он у нас недавно, с осени, но все уже заметили его ненасытную жадность.

Соратники – кто кивками, кто гневными возгласами – подтвердили слова говорившего. Внезапно Роберу вспомнилось, что и Сабина с неприязнью отзывалась о новом гарнизонном командире. Граф мысленно ухмыльнулся: вот и не доверяй после этого женской интуиции.

Общую картину нападения довершил Симон, уже осмотревший замок опытным глазом:

– Проникнув во двор, нападавшие распороли стражникам глотки. Я видел этих несчастных у ворот: разрез от уха до уха. Потом забаррикадировали казарму, а после по одному, по двое согнали слуг донжона в подвал и заперли их там.

– А управляющий?

Симон пожал плечами:

– Он живет в отдельном доме, туда я еще не дошел. Наверняка и его связали спящим.

– Ясно. Делаем так! Двое, – по-прежнему прижимая ребенка к груди, Робер ткнул пальцем в воинов, стоявших поблизости, – берут мальчика и закрываются в казарме. Остальные быстро запирают ворота и опускают решетку. Слуг, живущих в отдельных домах, разбудить или освободить. До приезда хозяина никому не спать! Охранять стены! Мы в донжон.

Граф заметил, как неохотно мальчик отпустил его шею, но при этом ни разу не захныкал. Крестник – будущий рыцарь – уже знал: на войне приказы не обсуждаются. Нежно взъерошив ребенку волосы, Робер-старший передал его прямо в одеяле гарнизонному воину.

В донжоне Симон пошел освобождать челядь, а Робер, перепрыгивая через ступеньки, побежал в комнаты хозяев – убедиться, что там действительно пусто.

Неожиданно из Рыцарского зала на лестничную площадку вышел мужик с мешком в руках; оттуда торчали бронзовый канделябр и горлышко серебряного кувшина. Слуга-мародер! Решил, что украденное им спишут на похитителей ребенка. Робер почувствовал такую брезгливость, что даже не подумал вытащить меч. Но здоровый мужик – наверняка кузнец или мясник – уже возомнил себя богачом и вошел в раж. Он выхватил из-за голенища огромный нож и со звериной злобой нанес графу два удара в живот. Кольчуга под его силищей разлетелась, словно ветхий холст в руках швеи. Еще ничего не понимая, Робер припал к стене и медленно сполз на пол. Убийца довольно резво для человека его комплекции побежал вниз к выходу.

Вскоре снизу донесся шум стычки и грохот падения тяжелого тела. Очевидно, Симон оказался не столь щепетильным. Раздался его крик:

– У мародера окровавленный нож. Граф ранен!

Первой к раненому прибежала Вивьен и замерла в ужасе от увиденного. Сквозь пальцы Робера, зажимающие страшные дыры на животе, обильно лилась кровь; покореженные кольца хауберка торчали из развороченной, но еще живой плоти.

– Лекаря! – Придя в себя, служанка заорала так, что у графа едва не лопнули перепонки.

– Не кричи, – прошептал он и облизнул пересохшие губы, – бесполезно.

Робер слишком много воевал и знал, что после таких ран не выживают. Мучительная боль прокатилась внутри очередной волной. Он закрыл глаза. Сил цепляться за берег жизни не оставалось. Его неумолимо уносила река забвения. Хватка смерти на мгновение ослабла, и, разлепив мутные от боли глаза, граф прохрипел:

– Маленький Робер там…

– Знаю, Симон сказал мне, – перебила его Вивьен: она хотела, чтобы он поберег силы.

Справившись с очередным пароксизмом боли, граф снова зашептал:

– Передай Сабине, я любил ее… всегда… люблю…

Он уронил голову на грудь.