Марина Орлова - Роза

Очередная туча закрыла луну, сумрак наполнил библиотеку, и герцог не сразу понял, что юноша исчез. Скрипнула половица по направлению к двери.

– Постойте!

Он бросился в направлении шума и налетел на человека в темноте.

– Вы не можете мне приказывать.

От агрессивной уверенности в голосе молодого человека герцог даже опешил.

– Я… не собирался. Я принёс вам свечи. Если зажечь две или три, то читать будет удобнее.

Тяжёлое дыхание раздавалось совсем близко.

– Они мне не нужны. Я сюда больше не приду.

Пока Вальф хлопал глазами и пытался понять столь резкую перемену в поведении молодого человека, тот всё-таки добрался до двери и покинул библиотеку.

Герцог пожал плечами, оставил связку свечей на столике и тоже направился к себе. В груди неприятным клубком вились разочарование и злость.

На следующий день герцог Сорсет проснулся в дурном настроении и сказал себе: «Хватит! Сегодня всё должно решиться. Во второй половине дня я наконец-то уеду».

Однако Джеффри, видимо, ещё не натешился своей детской обидой. Завтрак был накрыт на одного.

Чуть не пробуравив стол взглядом, Рандвальф наконец прошипел сквозь зубы:

– Передайте вашему господину, что я уезжаю через два часа. Если у него есть ко мне разговор, советую поторопиться.

Раздражение герцога возымело действие: Джеффри появился немедленно, извинился за опоздание, надавал пощёчин рабыням, якобы забывшим поставить ещё один прибор, и уселся за стол с любезнейшей улыбкой.

Однако всё это успокоило Вальфа ненадолго: уже за завтраком он заметил лукавые искорки в лисьих глазах маркграфа, а также то и дело мелькавшую усмешку.

Промокнув губы салфеткой после десерта, Джеффри обратился к гостю елейным голосом:

– Ваша светлость, мне, право, неловко задерживать ваш отъезд, но мне необходимо наставление… – он состроил жалобную гримасу. – Могу ли я нижайше просить вас задержаться – совсем ненадолго, лишь до вечера? Ведь вы вчера говорили, что никуда не торопитесь…

В груди Вальфа потянуло неприятное предчувствие. Что за странный тон выбрал маркграф? Зачем ему нужна эта ложь – ведь вчера ничего подобного не звучало? И почему в столовой так много рабов – определённо больше, чем нужно для обслуживания рядового обеда? В их присутствии обвинить их собственного господина во лжи недопустимо. Рабы должны уважать хозяев – это правило при дворе Георга обязаны были соблюдать все, и даже герцог Сорсет.

– Конечно, ваше сиятельство, – Рандвальф отметил, как на обращении к низшему по титулу глаза маркграфа сузились, а ноздри вздрогнули. – Вы можете попросить. И в каком же наставлении вы нуждаетесь?

– Сегодня у нас день суда, и я был бы невероятно, – Джеффри выделил последнее слово, – признателен, если бы ваша светлость помогли мне и направили – с высоты своего опыта управления. Возможно, я делаю что-то неправильно, и в этом случае аристократу было бы постыдно упорствовать в заблуждениях. Поэтому я готов принять любую вашу критику, – маркграф сверкнул лучезарной улыбкой.

Рандвальф почувствовал себя словно на сцене – грянула драматичная нота клавесина, и свет всех софитов скрестился на нём. Он не смотрел по сторонам – только в зелёные глаза Джеффри, но кожей чувствовал взгляды рабов, застывших в тенях комнаты. О нём ходят слухи, но эта болтовня не имеет значения. А вот если маркграф Кларенс выдвинет официальное обвинение в нарушении традиционных устоев рабовладения… Последует унизительная проверка, а если кто из его вольноотпущенных слуг скажет что-либо неподобающее – среди них, к сожалению, есть не очень сообразительные – даже король не сможет его защитить. Неужели Джеффри рискнёт нарушить кодекс чести дворянина и донести на него?..

Маркграф ждал ответа с насмешливой улыбкой.

Что ж, Рандвальфу придётся опровергнуть эти слухи. Ведь у него – проклятье! – нет никакого уважительного повода, чтобы отказаться.

Поэтому герцог скривил угол рта в улыбке и проговорил:

– Конечно, ваше сиятельство.

На лице Джеффри мелькнуло удовлетворение.

– Комната наказаний у нас внизу.

***

По роскошному креслу, стоящему на невысоком пьедестале посреди просторной комнаты наказаний, даже внешне чувствовалось, насколько оно мягкое и удобное, – свидетельство того, что маркграф любит здесь бывать. Прочая – угнетающая – обстановка соответствовала назначению помещения: затхлый воздух с нотой сырости, грязно-серые стены, режущий холодно-белый свет плафонов с десятками свечей.

Джеффри бросил одному из двух распорядителей:

– Кресло для их светлости. И поставьте справа, а не как в прошлый раз!

Взгляд герцога словно магнитом притянуло к фигуре мужчины: высоченный громила в кожаном переднике, который прикрывал лишь бёдра, демонстрируя во всей красе лоснящиеся от разогревающего масла плечи и грудь… Второй палач был ниже ростом, но не менее прекрасен.

Над ухом Вальфа раздалось мурлыканье:

– Вечером сможешь насладиться ими в полной мере. После казни они совершенно ненасытны…

Герцога словно окатило ушатом ледяной воды. Конечно, можно было не сомневаться, что чёртов Джеффри приготовил для него казнь. Сжав зубы, Вальф прошествовал на своё место. Отсюда навязчиво бросался в глаза реквизит для пыток: мокнущие в ведре с уксусом розги, свёрнутый кольцами кнут, цепи, верёвки, ошейник… Чуть поодаль, в углу – гильотина, последнее слово техники для устрашения черни. И тёмные засохшие разводы на полу. Сознание тут же услужливо наполнило нос железистым запахом крови.

Первой была кухарка, приготовившая невкусный, по мнению маркграфа, суп. Женщину била крупная дрожь, но она хотя бы молчала – Вальф поблагодарил небеса за этот маленький подарок. Он с детства помнил, как они могут кричать.

– Четыре удара розгами.

– О, ваша светлость, вы столь мягки… – на лице Джефа вновь проступило это пакостное выражение, и он игриво провёл указательным пальцем по своим бриджам – сегодня песочного цвета. Очевидно, он получал искреннее удовольствие от разыгрываемого спектакля.

– Я следую простой логике. Если у кухарки будут трястись руки, она будет готовить ещё хуже.

– Что ж… – маркграф взмахнул пальцами, давая знак палачам.

Следующие несколько мужчин также приняли наказание привычно: сами встали на отведённое место, лицом к креслам, и крепко вцепились в металлическую раму – ради нескольких ударов не привязывали. Однако Вальф понимал, что дальше будет хуже.

Конюх, не уследивший за чистопородным арабским скакуном: во время бега слетела подкова, конь сломал ногу, и его, конечно, пришлось зарезать. Джеффри уставился на герцога с плохо скрываемым злорадством, но тот не колебался. Наказание за порчу дорогого имущества было хорошо известно.