Лаура Кинсейл - Охотник за мечтой

– Безусловно, – торопливо подтвердил консул. – Она прожила необыкновенную жизнь. Вы отужинаете сегодня с нами в деревне, милорд? Мне сказали, для нас там приготовлен ночлег.

– Как ни заманчиво звучит ваше предложение, я хотел бы остаться сегодня ночью здесь, если позволите.

– Быть может… – неуверенно предположил миссионер, – лорд Уинтер как скорбящий хочет побыть в одиночестве, чтобы поразмыслить над печальным событием.

– О да, конечно. – Мистер Мур, не привыкший смотреть на достопочтенного Ардена Мэнсфилда, виконта Уинтера как на очень чувствительного человека, с сомнением бросил взгляд на предполагаемого скорбящего. – Что ж, если вам нужно, я полагаю, возражать не следует.

– Благодарю вас, – лорд Уинтер склонил голову, – премного обязан вам.

Показалось, что мистер Мур хотел бросить какую-то реплику, но затем прикусил язык и просто, понимающе улыбнувшись, поклонился в ответ. Консул чрезвычайно удивился бы, если бы узнал, как глубоко переживает смерть леди Эстер лорд Уинтер.

Наконец слуги с пылающими факелами двинулись прочь вроде бы освещать для миссионера и мистера Мура ступени и тропинки у подножия холма, пересеченные корнями, но на самом деле с более достойной целью: прогонять ночных демонов и гиен. Лорд Уинтер запер калитку и через темный сад вернулся к могиле. Сорвав розу с ползучего куста, он угрюмо смотрел на затоптанную землю и грязные камни перед склепом. Запущенность места говорила о том, что десятилетиями о нем никто не заботился. И тем не менее, несмотря на полную разруху, это все еще был Дар-Джун, легендарный дворец Королевы пустыни.

Пустыня – и леди Эстер. Они явились фитилем мальчишеских мечтаний, искрой и пламенем его взрослой жизни. Ни английский туман, ни подстриженные сады Суонмира – ничто никогда не казалось Ардену таким реальным, как суровые условия дикой природы. И ни одна женщина не владела его мыслями так, как леди Эстер Стенхоп.

Он не мог вспомнить то время своей жизни, когда не знал бы о ней. Когда ему исполнилось пять лет, она, не испугавшись бедуинских разбойников, пересекла пустыню, чтобы стать первой англичанкой, когда-либо вошедшей в Пальмиру. Арден носил еще распашонки, воспитываемый отцом по методу кнута и пряника, в то время как она нашла сокровища в руинах Аскалона. Пока он учился ездить верхом на своем первом пони, она командовала войсками паши, расправляясь с сельским населением в отмщение за смерть друзей. До того как он стал взрослым мужчиной, она бросила вызов эмиру, вынудив его послать к ней на переговоры своего сына, так что смогла убить его собственными руками.

Она одевалась, как одеваются турки и жители пустыни; она предоставляла убежище раненым друзам и восставшим албанцам, сиротам и потерпевшим поражение мамелюкам. Когда непобедимый и всемогущий Ибрагим-паша потребовал, чтобы она выдала ему его врагов, она только сказала: «Приди и возьми их». Но он не посмел даже попытаться. Она никогда не разочаровывала Ардена, хотя с годами погрузилась в глубины метафизики, обратилась к астрологическим предсказаниям и магии. В зрелые годы она поражала своим величием больше, чем другие женщины, которых он когда-либо знал. Говорят, она объявила, что будет невестой нового Мессии, но Арден никогда не слышал от нее таких заявлений – она лишь говорила, что будет рядом с Ним верхом въезжать в Иерусалим. Она имела громадное самомнение и остроумие, ее мышление занимали нелепые пророчества, но у нее было сердце львицы, одинокой среди жестоких тиранов Востока. Она завоевала свою вершину горы и не признавала на ней никаких законов, кроме своих собственных.

Арден положил перед склепом белую розу. Он родился слишком поздно. Эстер Стенхоп умерла. Никогда в своей жизни он не найдет подобную ей женщину. И неопределенное безысходное одиночество, всегда гнавшее его в пустоту, в самые дикие уголки земли, как будто он мог найти там тот кусочек своей души, которого ему недоставало от рождения, стало острее, чем раньше.

Тихо выругавшись, он погасил фонарь и пошел прочь от склепа. При свете звезд он наугад брел мимо тихих дворов, извивающихся тропинок, стараясь выбрать ту, которая привела бы его к жилищам иностранцев, где он намеревался переночевать. Он дважды заблудился среди изгородей и проходов, но наконец гораздо быстрее, чем ожидал, лорд Уинтер, завернув за угол, вышел на поросший травой двор и остановился. В тишине до него донесся звук рыданий, не просто плач, а жуткие, душераздирающие рыдания, полные глубокого отчаяния.

Привыкшие к темноте глаза увидели полоску тусклого света, падавшего во двор через открытую дверь. Заинтригованный тем, что в опечатанной, как и все остальные помещения, комнате неожиданно кто-то оказался, лорд Уинтер прошел по траве, стараясь, чтобы стук его сапог послужил предупреждением. Заглянув в комнату, из которой раздавались отчаянные стенания, он увидел фигуру в грязном полосатом восточном халате, сгорбившуюся в позе неимоверного страдания среди открытых ящиков и коробок, наполненных бумагами.

Лорд Уинтер не стал прятаться, а открыто встал на пороге двери, но даже когда он заговорил, мальчик вскочил, ударился о табурет, и от его движения бумаги разлетелись. Шуршащий звук, подобный ружейному выстрелу, эхом отразился от каменных стен.

– Мир тебе, – по-арабски поздоровался лорд Уинтер, узнав бедуинского мальчика с распущенными волосами и допотопным мушкетом.

Парнишка ничего не ответил, а только с ужасом смотрел на виконта, тяжело дыша и время от времени икая. У юного бедуина было достаточно причин для смущения, так как консул распорядился выпроводить всех слуг и запереть помещения. Никто, хоть немного знакомый с бедуинами, не поверил бы, что бедуинский мальчик может остаться с какими-то иными намерениями, кроме воровских, и не важно, плачет он или нет. Мальчик весь сжался, в любое мгновение готовый наброситься на виконта.

– Ма’алейк, тебе никто не причинит зла, волчонок, – пожал плечами лорд Уинтер в ответ на испуганный взгляд. – Иди выпей моего кофе. – Если лорд Уинтер ожидал, что за свое радушное предложение будет вознагражден хоть каким-то дружелюбием или признанием со стороны своего слушателя, то он ошибался. Юноша, по-видимому, оказался недоверчивой натурой и продолжал молча стоять среди призрачного хаоса бумаг. – Аллах! – Арден отвернулся. – Тогда продолжай грабеж. Господь всемогущ!

– Лорд Уинтер! – торопливо воскликнул мальчик на чистейшем английском языке. – Я не вор!

Звук собственного имени и плавная английская речь в устах необразованного оборванца из пустыни произвели на Ардена такое пугающее впечатление, что ему стало не по себе и, приподняв бровь, он оглянулся назад.