Роксана Гедеон - Любовница капитана

Мне вспомнились Мария Антуанетта и смерть дофина. Как часто и жарко молилась королева об его здоровье! Но ребенок умер, причем в таких мучениях, что каждый, кто это видел, поневоле думал: поскорее бы все закончилось! Потому что даже момент смерти и похороны не были так ужасны, как сама болезнь… Почему Господь был так суров с королевой, почему дважды послал ей такое испытание – потерю ребенка?! Аббат Сежан, священник королевской часовни в Медоне, объяснял это тем, что мы, люди, не знаем, какая участь нас ждет, не можем заглянуть так далеко, как это может Господь, и иногда умереть – это лучше для человека, чем продолжать жить… Но можно ли объяснить это матери, когда речь идет о жизни ее собственного сына?

Пальчики Жанно лежали в моей руке и казались такими горячими… Внизу хлопнула дверь. Я не шелохнулась, думая, что мне это померещилось. Но вслед за этим раздался приглушенный голос Полины и насмешливый, веселый баритон Эсташа Лассона. Вот и ответ на мои жалкие неумелые молитвы!

–– Слава Богу! – сказала я шепотом, сбегая по лестнице. – Я думала, что вы умерли уже!

–– Никому не давал повода так думать, мадам. Я примчался сюда по первому же зову, как только служанка передала мне от вас записку. Правда, мне пришлось еще заглянуть к принцу де Монбарей, поэтому я немного задержался…

С лихорадочным нетерпением я наблюдала, как Лассон сбрасывает дорожный сюртук, тщательно моет руки, потом схватила его за рукав и потащила наверх.

–– Как вы спешите, мадам! Не волнуйтесь, я уверен, что с ребенком ничего страшного. Если бы это была просто кровь Бурбонов – я бы еще за это не ручался, но в вашем случае кровь Бурбонов смешана с кровью аристократии, а это обещает отменное здоровье и долголетие.

–– Сейчас не время для острот! Умоляю вас, быстрее, вы просто несносны в своей медлительности!

Лассон долго слушал больного мальчика с помощью своей медицинской трубки, выслушивал шумы сердца и хрипы в груди, проверял пульс и зрачки. Я стояла молча, наблюдая за каждым его действием. Он отложил трубку и повернулся ко мне.

–– Ну? – прошептала я.

–– Нужно сделать небольшое кровопускание, мадам. Вы, мадемуазель, – он обратился к Полине, – вы должны помогать мне.

–– Кровопускание? – проговорила я в ужасе. – О, у вас, врачей, на все один ответ – кровопускание… других приемов вы просто не знаете! Но пускать кровь маленькому ребенку?

–– Что же прикажете делать, если у него такой жар? Он может скончаться от судорог или спазмов в мозгу.

–– Вы скорее убьете его своим кровопусканием. Нет-нет, я ни за что не позво…

Не вступая со мной в разговоры, Лассон довольно грубо взял меня за плечи и, вытолкнув за порог, запер дверь на засов.

–– Вы знатная дама, конечно, но я не люблю даже знатных мамаш, которые вмешиваются не в свое дело.

–– Вы не смеете так поступать! – закричала я, изо всех сил дергая дверь.

–– А вас никто и не спрашивает.

Побежденная, я присела на мягкий пуф, прислушиваясь ко всему, что происходило в комнате. К моему удивлению, Жанно не плакал, я слышала только его жалобное лепетание. Потом дверь отворилась, выпорхнула Полина с миской крови, а за ней, вытирая руки, вышел Лассон.

–– Вы сидели тихо, мадам. Это весьма похвально.

–– Что с ребенком?

–– Кровь пущена, и я надеюсь, что вскоре жар спадет, и лихорадка прекратится. Лекарство я оставил на столике, мадемуазель Полина знает, когда и как его принимать. Там Доверов порошок. Его производят из ипекакуаны и рвотного корня, он обладает свойством успокаивать кашель. В остальном положимся на Провидение.

–– Но… что же это за болезнь?

–– Коклюш, сударыня. Обыкновенный коклюш. Не скажу, чтоб это было совсем безопасно, но кое-какие методы по борьбе с коклюшем у современной медицины есть. К счастью, ребенок уже не так мал, и удушение кашлем ему вряд ли угрожает…

Я содрогнулась, услышав про «удушение кашлем». Лассон спокойно продолжал:

–– Мальчику необходим покой. Через неделю, когда жар исчезнет окончательно, нужно будет гулять с ним на свежем воздухе, желательно у водоемов, где влажно. Увезите его из Парижа, здесь слишком пыльно и душно летом, а Сена – слишком грязна. Если будет задыхаться от кашля ночью – повесьте мокрую марлю над кроваткой…

«Боже мой, какая беда! – подумала я, выслушав все это. – Куда же мне ехать с больным Жанно? Версаль – как осиное гнездо, в Париже – и того хуже. Податься в Бретань? Но безопасно ли на дорогах? Бомарше советовал нигде не показываться и покрепче закрывать двери…»

Отыскав шкатулку с деньгами, я расплатилась с лекарем, предложила ему восстановить силы вином и жареным каплуном, приготовленным кухаркой с вечера, и дождаться рассвета под моим кровом. Лассон не возражал. Он устроился внизу, в гостиной, в большом уютном кресле; Полина принесла ему плед. Было видно, что, несмотря на природное остроумие, лекарь устал и встревожен. Выждав, пока он осушит бокал с вином, но не дожидаясь, пока от вина он задремлет, я задала Лассону вопрос, который тревожил меня, – о дорогах.

Он оживился, причем не сказать, что радостно.

–– Если вы думаете выезжать вскорости, – поостерегитесь. Вы плохо представляете, что происходит вокруг. Никакой власти в Париже нет, повсюду одни убийства…

–– Убийства? Господи, кого же убили?

–– Разве вы не знаете, что бандиты захватили Бастилию и всю столицу? Коменданту крепости и гарнизону эти канальи обещали жизнь и свободу, но, ворвавшись в Бастилию, нарушили обещание. Де Лонэ тоже хорош: позволил им осмотреть крепость, не отвечал на залпы, дал овладеть первым мостом!.. Невозможно представить, сколько глупостей наделано… И как его величество допустил это?!

Такая же мысль, похожая на беззвучный крик, билась и в моем мозгу. Что делает Людовик? Неужели он вообще ничего не понимает? Я всегда считала короля здравомыслящим, рассудительным, взвешенным человеком. Но то, как он вел себя сейчас, выглядело как безумие, как полная потеря воли!..

Лассон рассказал мне, как толпа, ворвавшись в крепость, пощадила стрелявших по мятежникам швейцарцев, потому что те были одеты в синие балахоны и смахивали на заключенных, зато с остервенением зарубила всех инвалидов, открывших ей ворота. Маркиз де Лонэ схватил факел и, бросившись в пороховой погреб, хотел взорвать Бастилию вместе с бунтовщиками. Его остановил какой-то ловкий гвардеец из числа изменивших королю. Полчаса спустя этого самого гвардейца в общей суматохе приняли за кого-то другого, пронзили саблями, повесили, отрубили руку, спасшую, по сути, целый квартал, и таскали ее по улицам.

–– И поделом ему, – вырвалось у меня. – Пусть знает, как изменять!

–– Так-то оно так, но столько крови Париж не видел уже давно. Я только медик, мадам, и мало во всем этом разбираюсь, но, на мой скромный взгляд, мы стоим на пороге краха королевства. Слишком мрачные события происходят…