Адольф Бело - Две женщины

– Прощайте, мадам. Я прошу у вас прощения за те муки, которые я могла вам причинить и сама вам прощаю те, которые испытала я.

Тереза хотела что-то ответить, но Елена жестом остановила ее, открыла дверь и сказала:

– Я рада, что могу сделать доброе дело, о котором вы пришли со мной поговорить.

Она поклонилась, и жена Мориса, понимая, что всякие слова бесполезны в подобный момент, вышла в сопровождении лакея, которого вызвала графиня.

– Довольно! – воскликнула мадам де Брионн, когда за Терезой закрылась дверь. – Я просила помочь мне выйти из моей преступной нерешительности и Бог внял этой мольбе! Я должна быть счастлива, о, очень счастлива, – добавила она с невыразимо горькой улыбкой.

Затем она позвала слуг и отдала несколько поспешных распоряжений. Она хотела, чтобы к концу дня все приготовления к отъезду были завершены. Сев за бюро, она написала своему нотариусу письмо с просьбой взять на себя присмотр за всем имуществом на время ее отсутствия: руководить слугами, продать ее лошадей и экипажи, вести денежные дела, отчеты о которых она попросит у него позже.

Елена написала прощальные письма мадемуазель де Брионн и нескольким близким друзьям, бывавшим у нее ежедневно. Общее письмо, которое она адресовала шевалье и виконту, было составлено в следующих выражениях:

«Прощайте, мои милые друзья, непредвиденные обстоятельства вынуждают меня покинуть вас так внезапно, что я не могу даже протянуть вам на прощание руку, которую вы подносили к губам каждый вечер, следуя галантным и прекрасным манерам вашей молодости.

Увы! Может быть, вы никогда не увидите больше бедную графиню, которой блеск вашего остроумия доставил столько приятных минут. Вы не оживите больше своим присутствием мой салон, вокруг вас не будет собираться кружок, чтобы послушать ваши милые анекдоты былых времен. Но не правда ли, я всегда буду жить в ваших таких преданных и добрых сердцах?.. В вашем сердце, я могла бы сказать, так как у вас обоих одни взгляды, одни мысли, одинаковая воля, одна религия… Ах, как прекрасен такой союз, и как бы я хотела встретить душу, которая понимала бы меня столь же хорошо, как вы оба понимаете друг друга! Прощайте, друзья мои, продолжайте дружить, поскольку вас ничто не разделяет и особенно продолжайте свои воспоминания… Так сладостно жить прошлым; иногда это все, что нам остается… и это прошлое я увожу с собой… Прощайте.

Если я не вернусь, если я не смогу вынести одиночества, в котором мне придется жить, и умру вдали от всего, что мне дорого, вдали от вас, своих старых друзей, вы придете с этим письмом к моему нотариусу и попросите его открыть мой особняк, чтобы нанести последний визит. Выберите среди принадлежащих мне вещей те, которые будут лучшим напоминанием о вашей дорогой графине.

В заключение посылаю вам свою нежность и частичку сердца.

Елена».

В ту минуту, когда мадам де Брионн заканчивала это письмо, служанка объявила о приходе барона. Пожав графине руку, он спросил без предисловий:

– Значит вы рассчитываете уехать?

– Кто вам сказал?

Никто. Но я догадывался после нашей вчерашней беседы, что вы не замедлите принять какое-нибудь решение подобного рода. Ваше желание срочно увидеться со мной сегодня доказывает, что я не ошибся.

– Вы верно угадали, мой друг, – сказала Елена, – я уезжаю.

– Решено?

– Решено.

– И когда же мы едем? – спросил он просто.

– Что вы говорите? – изумилась Елена. – Я говорю: когда мы уезжаем?

– Но…

– Неужели вы могли предположить, что я дам вам уехать одной, пуститься в долгие странствия без дружеской поддержки?! – воскликнул барон. – Полно, ведь это невозможно.

– Однако…

– Впрочем, поскольку в Париже мне придется оставаться без вас, я прошу разрешения ехать с вами.

– Но вы не сможете расстаться столь внезапно со своими привычками, – сказала наконец Елена.

– Моя главная привычка – постоянно видеть вас, – убеждал господин де Ливри.

– Я вынуждена ехать прямо сегодня.

– Тем лучше.

– Я еще не знаю, куда я поеду.

– Хоть на край света, мне все равно!

– Вы не подготовились к отъезду.

– Откуда вы знаете? – сказал он, глядя на нее. – Напротив, я его давно предвидел. Рано или поздно он должен был состояться, ведь это неизбежность. Я уже отдал необходимые распоряжения и каждое утро, просыпаясь, спрашивал себя: произойдет ли это сегодня? Я не упрекаю вас, но вы заставили меня долго ждать… Наконец-то вы решились! И это к лучшему. Дайте мне час на последние приготовления и затем я всецело буду в вашем распоряжении.

– Могу ли я принять такую жертву? – сказала она.

– Вы называете это жертвой! Пусть, как вам угодно… Но прежде всего это исполнение обещания. Разве вы не помните слова, которые я произнес не далее как вчера? Когда наступит неизбежный момент, я всегда буду находиться с вами, вы обопретесь на мою руку, в преданности старого друга вы обретете успокоение и поддержку». Этот момент пришел – и вот я здесь.

– Спасибо! – сказала она. – Большое спасибо!

Только это она и нашлась сказать, чтобы выразить ему глубокую благодарность, испытываемую ею. Перед лицом такой преданности и самоотверженности бледнеют все слова, фразы замирают на губах, уста немеют, но пожатие руки, улыбка, слеза более красноречивы, чем самые долгие речи.

Они беседовали еще какое-то время и отрегулировали некоторые детали этого отъезда, который своей поспешностью походил на бегство. Господин де Ливри без объяснений понял, что Елена хочет уехать до наступления вечера и избежать таким образом обычного визита Мориса. Несмотря на проявленный ею характер, на ее энергию и отвагу, она не полагалась на свои силы, не доверяла своему сердцу! Один раз она уже проявила слабость; разве не может она проявить ее вновь?

Барон начал отдавать распоряжения от имени графини, поторапливая слуг, приводил в порядок бумаги, словом, руководил всем. В любом отъезде всегда есть нечто грустное, а множество обстоятельств делали этот отъезд еще более печальным. Однако никто не смог бы удержаться от улыбки, если вы вздумал понаблюдать за бароном: радость, которую он испытывал от того, что необходим мадам де Брионн, что он стал третейским судьей в ее судьбе, что теперь он один будет любить ее и охранять, сквозила во всех его движениях и словах. Он совершенно не думал о том, что оставляет многочисленные реликвии, которые накопил за пятьдесят лет существования, он готов был умчаться от всех воспоминаний, которые некогда лелеял. Зачем цепляться за воспоминания, раз они служат черствому эгоизму, зачем они ему, поскольку он хочет не покидать свою названную дочь, хочет посвятить ей всю свою жизнь?

Вдруг пыл барона приостыл, он скрестил руки на груди, как если бы считал бесполезным продолжать начатую работу, и глубоко вздохнул.