Екатерина Иерусалимская - Автограф

Отец девочек, Михаил Аркадьевич, был известным в городе юристом, служил несколько лет мировым судьёй, а затем открыл частную практику. Потеряв рано жену, он более не находил удовольствия в домашних радостях, предпочитая свободное время проводить с друзьями в клубе за бильярдом, отчего всегда чувствовал себя виноватым перед дочками и старался загладить свою вину развлечениями и подарками. Он охотно уступил ответственность за дисциплину в семье Варе. Варвара с большим старанием и строгостью, за которой первоначально скрывала растерянность и опустошённость, затопившие её сердце после смерти мамы, взялась за ведение дома и воспитание сестёр. Она не терпела беспорядка и праздности, поэтому младшие сёстры были всегда чем‑то заняты. Варя просила отца нанимать им преподавателей по рисунку, танцам и фортепьяно, французскому, немецкому и латыни. Она настолько свыклась с ролью наставницы, что не перестала руководить сёстрами даже когда вышла замуж за чиновника из Департамента образования, переехала в его дом и родила ему двоих детей. Дважды в неделю Варя приезжала, чтобы убедиться, что дом живёт по составленному ею распорядку. Все слуги в доме – кухарка Настасья, служанка и садовник – во время таких визитов вытягивались в струнку и уважительно величали её по имени-отчеству. Несмотря на то, что Варя никогда не повышала голоса, в её непоколебимой уверенности в собственном знании «как надо» таилось нечто, заставляющее прислушиваться к её словам. Маленькими Маша и Женя подчинялись ей беспрекословно, а, став постарше, научились прибегать к разным уловкам, чтобы избежать её диктата, но в открытую спорить с ней не дерзали. Конечно, девочки продолжали искренне любить сестру, по сути, заменившую им мать, и относились к Варе с уважением, но настоящей доверительной душевной близости у них не возникло. Другое дело, Женечка с Машей. Они были погодками, у них была общая детская, общая няня, общая гувернантка, общее детство, общее горе – ранняя смерть мамы.

Женечка маму помнила смутно, а Маша – та не помнила её совсем. Когда речь заходила о маме, Женечка видела, нет, скорее чувствовала мамочку рядом. Вот она стоит, трёхлетка, держась за мамин подол, на дорожке в парке. Маминого лица Женечке не видно, оно где‑то там, высоко над ней, она только чувствует тепло маминого колена, запах маминых духов, и ей так радостно, так светло и так безопасно от маминого присутствия. Внезапно мама исчезла из её жизни. Сердечный приступ. Женечка долго не верила, что мамы больше нет. Она никому не задавала вопросов, а взрослым было не до неё. Её детская душа не могла принять такой чудовищной несправедливости. Она продолжала ждать маминого возвращения. С первой выученной молитвой она просила Бога вернуть ей маму, которая «ушла», как говорили взрослые. Её надежда на встречу с мамой обрастала придуманными сказочными историями, что, вероятно, в немалой степени помогло Женечке пережить эту первую в жизни страшную потерю, хотя страхи нет‑нет, а давали о себе знать. Поначалу Женечка боялась оставаться одна. Лет до шести у неё начинались судороги, если папа или Варя неожиданно задерживались где‑то, опаздывали к ужину. К счастью, Маша подрастала, и у Женечки появилась сестра, ставшая самым близким ей человеком. Женечка и Маша практически никогда не расставались, даже на день, с раннего детства вплоть до поступления Женечки в гимназию. В детской спальне их кроватки стояли рядом, и когда кто‑то из девчушек не мог заснуть от страха ли темноты, от дневных ли переживаний, они находили утешение друг в друге. Неудивительно, что Женечка компаниям сверстников предпочитала общество сестры, которая вынуждена была проводить большую часть дня в кресле, потому что с трёх лет не могла ходить без посторонней помощи. Скучно им не было никогда. Сёстры много читали, а затем, под впечатлением от прочитанного, начинали творить сами. Если Женечки по каким‑то причинам не было дома, а сюжет новой истории уже требовал своего оформления, Маша брала карандаш и зарисовывала его, чтобы не забыть. Часто и Женечка вносила свою лепту, на полях рисунков записывая продолжение эпизода или добавляя в него новые подробности. Получалось что‑то вроде самодельной книжки с картинками. Когда очередной альбом заканчивался, его торжественно помещали в большую деревянную, обитую металлическим орнаментом, шкатулку. Шкатулка запиралась на ключ, а ключ хранился в мешочке с орехами, который держала в лапках плюшевая белка. Между девочками был уговор – ничего не скрывать друг от друга, а свои самые важные секреты не поверять никому другому. Единственное, что расстраивало маленькую Женечку, так это то, что с сестрёнкой нельзя было вместе побегать, сходить в гости, покататься на санках и коньках, покупаться в красавице Волге. Зато в любое время можно было попросить у папа’ запрячь коляску и поехать кататься по городу, а то и за его пределы, так как Маше нужен свежий воздух.

Женечке непременно нужно было по несколько раз на дню прибежать, забраться на диван, обнять Машуню и поделиться всем, что на тот момент занимало её головку, затем выслушать Машино мнение: сестра всегда серьёзно вникала во все подробности Женечкиных мыслей и переживаний. Маша неизменно была готова к участию во всех Женечкиных фантазиях и играх. Все главные роли Женечка всегда забирала себе, и Маша никогда с этим не спорила, а просто принимала с радостью, что ей позволили участвовать. Из‑за Машиной проблемы с ногами подвижные игры исключались, но оставалось много другого: кукольный театр, фигурки для которого вырезались тут же из картона; поиски пиратского сокровища в кладовке; строительство замка и кареты для принцессы из диванных подушек, стульев и покрывала с дивана; обустройство жизни на необитаемом острове Робинзона Крузо. Да мало ли чего ещё могли придумать неуёмные девчушки, остававшиеся вечером, после ухода домашних учителей, без присмотра! Машина инвалидность, в каком‑то смысле, обернулась счастьем для Женечки, поскольку уж кто‑кто, а Маша всегда была дома. Страх потери любимого человека у Женечки так до конца и не прошёл, застряв, подобно осколку снаряда, глубоко в душе, но, по крайней мере, годами не напоминал о себе.

Женечкина жизнь изменилась с того момента, когда однажды в неё вошла Мечта. Мечта не о какой-нибудь ерунде вроде куклы с закрывающимися глазами, или игрушечной лошадки с настоящей гривой и хвостом, а серьёзная, настоящая. Несколько лет назад отец подарил Женечке на Пасху чудесную коробку с малюсенькими врачебными инструментами, которые выглядели, как настоящие! Женечка бегала по дому и прослушивала лёгкие его обитателей: няни, кухарки, садовника и горничной. Ей так нравилось измерять температуру, щупать пульс и выписывать с серьезным видом «лекарства», что она решила стать врачом, и не просто врачом, а именно хирургом. Ей казалось, что врачи, делающие операции – самые главные герои. Они бесстрашно берутся за скальпель и вступают в борьбу с болезнью, а часто и со смертью, и побеждают! Служить этой высокой цели означало прожить жизнь не напрасно, подняться над обыденностью, предназначенной женщине её круга, сводящейся к «семья‑дом‑общественные обязанности». Глядя на старшую сестру Варю, Женечка радовалась её семейному счастью, но в глубине души испытывала лёгкое превосходство, потому что у сестры не было Тайны и Цели. Существовало ещё одно обстоятельство, которое подпитывало интерес Женечки к медицине: болезнь Маши. В раннем детстве, ещё при маме, Женечка смутно помнила периодические визиты докторов; проводились консилиумы и опробовались всё новые лекарства, но Машино состояние не улучшалось. Как‑то раз Машеньке на ноги надели страшные железные конструкции, и несмотря на то, что каждый шаг причинял ей острую боль, девочку заставляли ходить в них по коридору туда и обратно. Маша старалась терпеть изо всех сил, но удержаться от слёз было невозможно… Эти ежедневные страдания и слёзы становились невыносимы для Женечки, которой казалось, что ей было бы легче, если бы это происходило с ней, а не с Машей. Уж она как‑нибудь бы справилась, она вон какая сильная. Как‑то раз Женечка услышала, как очередной врач, выходя из кабинета отца, замешкался на пороге и сказал: «Медицина тут бессильна. Пока бессильна. Исследования ведутся, но о каком‑то определённом результате говорить рано. Может быть, в будущем…». Женечка стояла несколько минут поражённая – «пока»! Значит, если вдруг изобретут нужное лекарство или выяснят, как исправить ноги сестрёнки, Маша выздоровеет! Возможно, те, кто этим занимаются, не знают, как это необходимо её сестре, и трудятся над исцелением других болезней? Как же быть, как уговорить их сделать лекарство для Маши?