Сара Маклейн - Возлюбленная герцога

И хотя сейчас она смотрела на него бесстрастно, не проявляя никаких эмоций, Эван упивался едва заметными морщинками в уголках ее рта и глаз, морщинками, доказывавшими, что она не разучилась смеяться и часто проделывала это за последние двадцать лет. Кто смешил ее? Почему не он?

Когда-то рассмешить Грейс удавалось только ему. И сейчас, стоя на коленях со связанными запястьями, он отчаянно хотел сделать это снова.

Эта мысль завладела им, когда он смотрел в ее прекрасные карие с черной каемкой глаза, такие же, как в их детстве, только без той искренности, что раньше. Никакого обожания. Никакой любви.

В ее глазах полыхал огонь не любви, но ненависти.

И все же он упивался ею.

Она всегда была высокой, но теперь преодолела свою неуклюжую долговязость и, при шести футах роста, возвышалась над ним, а изгибы ее фигуры заставляли его томиться. Она стояла в невероятном круге света – это место каким-то образом было залито золотистым сиянием, хотя свечей тут точно не хватало. В комнате находились и другие люди – он же слышал, как они входили, верно? – но он их не видел, да и не пытался увидеть. Он не станет терять время, глазея на других, если может смотреть на нее.

Она повернулась и вышла из круга света.

– Нет!

Она не отозвалась, и Эван задержал дыхание, ожидая ее возвращения. Она вернулась, держа длинную полосу ткани в правой руке. Вторая такая же висела у нее на плече. Она начала методично наматывать ткань на костяшки и запястье левой руки.

И тогда он понял.

На ней были те же брюки, что и раньше, черные, плотно охватывающие ноги – длинные, идеальные. Сапоги из мягкой темно-коричневой кожи, словно обнимающие ее икры, заканчивались примерно в полуфуте над коленями. На носках они потерлись – не настолько, чтобы выглядеть неряшливо, но достаточно, чтобы стало понятно: она носит их регулярно.

Талию обвивали два пояса. Нет. Один пояс и один шарф – алый, прошитый золотыми нитями. Он обещал ей золотые нити тогда, в детстве, когда они мечтали о будущем. Теперь она покупает их сама. Над поясом и шарфом белая льняная рубашка с короткими рукавами, обнажающими руки от пальцев до локтей, даже выше. Рубашка тщательно заправлена в брюки.

Никаких дамских штучек – ленточек или фестончиков. Болтающиеся лоскуты – помеха во время боя.

И пока она тщательно бинтовала запястье, круг за кругом, словно делала это раньше сотни раз, Эван понимал: она пришла сюда драться.

Пусть! Он дал бы ей все, чего она только пожелает.

– Грейс [1] Grace ( англ. ) – Грейс; светлость, милосердие, благодать. , – произнес он, и хотя рассчитывал, что звук его голоса затеряется в опилках, устилавших пол между ними, слово – ее имя, его титул – прозвучало в этом помещении как выстрел.

Она никак не отреагировала. Не вздрогнула, на лице не отразилось и намека на узнавание. Поза не изменилась. И он ощутил шелест чего-то очень неприятного.

– Я слышала, ты сорвал с петель мою дверь, – произнесла она голосом низким, мелодичным, великолепным.

– Я поставил на колени весь Лондон, пока разыскивал тебя, – отозвался он. – Думаешь, дверь могла бы меня сдержать?

Ее брови взлетели вверх.

– Однако ты здесь, сам на коленях, так что, похоже, кое-что все же смогло тебя сдержать?

Он вскинул подбородок.

– Я смотрю на тебя, любимая, значит, меня не смогли удержать вдали от тебя.

Она едва заметно прищурилась – единственный признак того, что он попал в цель. Закончила перевязывать запястье, аккуратно заправила конец бандажа и начала обматывать второе. И только тогда, только вновь приступив к размеренным, методичным движениям, заговорила:

– Странно, правда, что мы называем это боями на голых руках, но на самом деле голыми кулаками не деремся?

Он не ответил.

– Разумеется, мы дрались голыми кулаками. Когда только приехали сюда. – Она посмотрела ему прямо в глаза. – В Лондон.

Эти слова стали для него ударом, куда более мощным, чем любой, какой она могла нанести ему хоть перевязанными кулаками, хоть голыми. Напоминание о том, с чем они столкнулись, когда прибыли сюда. И он застыл неподвижно под их тяжестью.

– Я до сих пор помню ту первую ночь, – продолжала она. – Мы спали в поле, сразу за городом. Было тепло, мы лежали под звездами и ужасно боялись, но я никогда не ощущала такой свободы. Такой надежды. – Она посмотрела ему в глаза. – Мы освободились от тебя.

Еще один удар, едва не сбивший его с ног.

– В том поле я зашила лицо Девону – иголкой, которую стащила, когда мы убегали из особняка, и ниткой, вытащенной из собственного подола. – Она помолчала. – Мне даже в голову не пришло, что для поисков работы может потребоваться целая, не рваная юбка.

Он закрыл глаза. Господи Иисусе. Они подвергались такой опасности.

– Не важно, – проговорила она. – Я училась очень быстро. После трех дней бесплодных поисков работы, которая прокормила бы всех нас троих – ни приличной еды, ни крыши над головой, – мы поняли, что выбор у нас весьма ограничен. Но я… я же девочка… и у меня имелся на один вариант больше, чем у Дева и Уита.

Эван со свистом втянул в себя воздух. От ярости у него сжались челюсти и выпрямилась спина. Они убежали вместе, и единственное, что его утешало – то, что они смогут защитить друг друга. Что его братья уберегут ее.

Она посмотрела ему в глаза и выгнула темную бровь.

– Мне не пришлось выбирать. Диггер нашел нас довольно скоро.

Он отыщет этого Диггера и выпотрошит его.

Она усмехнулась.

– Ты бы поверил, что существует рынок детских боев? – Грейс закончила бинтовать запястье. Она подошла ближе, и ему показалось, что он уловил ее аромат – лимонный крем и пряности. – Это то, что все мы умели делать, верно?

Умели. Они учились этому вместе.

– В тот первый вечер Диггер не дал нам обмоток. Видишь ли, они не только для того, чтобы защищать костяшки пальцев. Обмотки удлиняют бой. Он проявил доброту – думал, что бои закончатся быстрее, если мы будем драться голыми руками. – Грейс помолчала. Он видел, как ее захлестывают воспоминания, видел, что она гордится собой. – Быстрее они не закончились.

– Ты победила.

Голос прозвучал хрипло, словно он не разговаривал целый год. Двадцать лет.

Может, и так. Он не помнил.

Ее взгляд метнулся к нему.

– Разумеется, победила. – Она помолчала. – Я училась драться вместе с лучшими из них. Училась драться грязно. У мальчика, который победил, даже если это было худшим из предательств.

Эван как-то умудрялся не вздрагивать при этом повествовании, сочившемся презрением. При воспоминании о том, что он сделал, чтобы победить. Он поймал ее взгляд, прямой и искренний.

– Я благодарен за это.

Она не ответила, лишь слегка приблизилась к нему и продолжила рассказ: