Карин Монк - Чужая вина

Мысленному взору Женевьевы представились большие, сильные и в то же время изящные руки с длинными пальцами, словно предназначенными для того, чтобы касаться клавиш фортепиано или щеки любимой женщины. Она мыла эти руки, стараясь не причинить боли их хозяину. Она думала о том, как эти руки отшвырнули прочь надзирателя и Джек был спасен.

Неужели такие прекрасные руки могут забить человека до смерти?

— Кто-нибудь видел, как он сделал это? — слова давались ей с трудом, во рту внезапно пересохло.

— Свидетелей не было, — признал констебль. — Но несколько человек видели лорда Рэдмонда бегущим из доков, где нашли тело. Его руки и одежда были в крови. В суде это сочли убедительным доказательством.

Женевьева тщательно стряхивала воображаемую пылинку с платья, пытаясь не выдать своих чувств.

— А как это объяснил сам лорд Рэдмонд?

— Как и следовало ожидать. На него, видите ли, напали несколько человек, и, защищаясь, он случайно убил одного из них. Он утверждал, что не имеет понятия, кто это такие и какие у них могли быть причины напасть на него, кроме обычного ограбления. Ему не удалось убедить присяжных.

— Почему?

— Никто не мог подтвердить, что на него напали четверо. Как ему удалось от них отбиться? Скорее всего драка была один на один. Во время предполагаемого ограбления у него ничего не украли. А если лорд Рэдмонд в самом деле защищался, то почему он убежал, а не обратился к властям, как поступил бы на его месте всякий невинный человек? Наконец, он не смог найти никого, кто дал бы показания о его добропорядочности.

— Но ведь в его защиту могли выступить родственники или близкий друг?

— Никто его не защищал, кроме адвоката, который приехал для этой цели из Инвернесса. Обвинению же удалось заручиться свидетельствами многих знакомых лорда Рэдмонда о том, что он обладает буйным характером и пристрастием к выпивке. Некоторые видели, как он напился в таверне в тот вечер, когда произошло убийство, и едва не ввязался в драку с хозяином, прежде чем буяна вышвырнули оттуда.

— Какой стыд! — Томпсон сплел пухлые пальцы на круглом животе. — Обладать титулом и состоянием и абсолютно не уметь сдерживать себя! — Он говорил так, словно считал, что на этом основании упомянутые блага вполне могли бы принадлежать ему.

Женевьева ощутила тошнотворное чувство страха. Если человек, лежащий наверху в ее спальне, так опасен, как утверждают эти люди, она должна немедленно выдать его полиции, чтобы они могли арестовать его и вернуть в тюрьму. Но, если она признается, что помогала ему, ее арестуют тоже. Что же тогда будет с детьми? Конечно, Оливер, Юнис и Дорин охотно присмотрят за ними, но согласно ее договору с начальником тюрьмы право опеки принадлежит только ей. Никто не сможет убедить суд передать опекунство трем пожилым бывшим преступникам.

— Ну что ж. Мальчишка оказался совершенно беспомощен в этом деле, а мисс Макфейл не обнаружила никакой пропажи. Полагаю, мы можем откланяться, — предложил Томпсон, неуверенно глядя на констебля.

— Еще нет, — возразил Драммонд, не сводя глаз с Женевьевы. — С вашего позволения, мисс Макфейл, я бы хотел произвести здесь обыск.

Женевьеву бросило в жар.

— Я хотел бы осмотреть ваш каретный сарай, — уточнил констебль, заметив внезапный испуг девушки. — Маловероятно, что мы найдем нашего заключенного, но, как я уже упоминал, мы обыскиваем все наружные строения. Возможно, лорд Рэдмонд провел здесь ночь без вашего ведома.

Женевьева облегченно вздохнула.

— Конечно. Оливер проводит вас.

— В этом нет надобности, — вставая, произнес Драммонд, — Я уверен, мы сможем найти сарай сами.

— Нет уж, лучше я вас провожу, — сказал Оливер, неожиданно появляясь в дверях. — Не хочу, чтобы вы топтались по моему саду, — цветы хотя и в зимней спячке, но им это не понравится. Сейчас возьму куртку. — И он снова исчез.

— Еще один, которого вам никогда не удастся исправить, — заметил констебль Драммонд, почесывая бакенбарды. — Надеюсь, мисс Макфейл, вы присматриваете за ценными вещами, держа в доме столько преступников. Будет жаль, если вас ограбят в ответ на ваше великодушие — пускай даже опрометчивое.

— Кроме детей, у меня здесь нет никаких подлинных ценностей, констебль, — спокойно отозвалась Женевьева. — Все остальное не составит труда заменить. И никто из здесь живущих, включая Оливера, не помышляет о том, чтобы украсть что-нибудь в этом доме или, если на то пошло, где-нибудь еще.

— Будем надеяться. — Драммонд надел шляпу. — Не только ради вас, но и ради них. Доброго дня. — Кратко кивнув Женевьеве, он вышел из комнаты.

Ледяной ветер ворвался в вестибюль, когда констебль открыл парадную дверь.

— Всего хорошего, мисс Макфейл, — попрощался начальник тюрьмы, надевая пальто и шляпу.

— Эй, подождите меня! — Оливер нахлобучил видавшую виды фетровую шляпу и поспешил за ними так быстро, как ему позволяли старческие ноги.

Женевьева закрыла парадную дверь и прислонилась к ней, пытаясь унять сердцебиение.

Потом она, подхватив юбки, — стала медленно подниматься по лестнице.

Солнечный свет согревал Хейдона, охватывая все его тело ласковым теплом, облегчая резкую колющую боль, которая мучила его всю ночь. Усталый мозг то и дело впадал в дремоту. Мерно тикали часы. Где-то вдалеке слышались разговоры, но голоса звучали еле-еле, слов было не разобрать. Да и какое это имело значение? Сладковатый запах печеного хлеба плыл в воздухе, смешиваясь с пряным ароматом жареного мяса и овощей. Хейдон не хотел открывать глаза, боясь очнуться в зловонной тюремной камере, где ему нечего ожидать, кроме казни.

Дверь открылась. Послышался шелковистый шорох юбок, сопровождаемый запахами душистого мыла, апельсина и каких-то неведомых экзотических цветов. Хейдон лежал неподвижно, хотя представлял себе почти с кристальной четкостью появление прекрасной мисс Макфейл. Он жаждал ощутить ее ладонь на своей коже, увидеть очертания ее округлой груди, почувствовать блаженную влажную прохладу, которую приносили ему обтирания.

Но Женевьева молча остановилась поодаль. Почувствовав какие-то перемены в ее поведении, Хейдон открыл глаза и понял, что он не ошибся.

— Доброе утро, лорд Рэдмонд.

Голос Женевьевы звучал холодно, но больше всего его расстроило выражение ее лица. В глазах уже не было того сострадания, с каким она смотрела на него в тюремной камере. Хейдон не мог в точности припомнить ее взгляда прошлой ночью, но был убежден, что в нем отсутствовала теперешняя напряженная враждебность. Что произошло? Она так преданно ухаживала за ним всю ночь, а сейчас смотрела с презрением и настороженностью.

— Что случилось? — хрипло осведомился он.