Елена Гостева - Стрекозка Горгона. Зимние квартиры

– Почему с мужиками? – не понял Звегливцев.

Объяснение он получил от капитана Бегичева:

– А Вы не замечали, что среди болгар нет дворянства? У других народов есть князья и бояре, а у болгар – лишь крестьяне да ремесленники.

– Постой, постой… – Лужницкий уставился на Бегичева изумлённо, как учёные из Сиракуз на Архимеда, когда тот к ним с криком «Эврика!» к ним прибежал. – А ведь точно! Нет не то что князей, а даже дворян захудалых… Я и не обращал внимания… А у греков князь на князе сидит, князем погоняет. Вы думаете, Анисим Пахомович, князь Ипсиланти мог счесть недостойным себя вести переговоры с мужиками?

– Что он счёл, не знаю и гадать не хочу, – сказал, как отрезал, Петров. – Бог ему судья. Однако поручик Владимиреску, что в Бухаресте восстание поднял, тоже по приказу Ипсиланти казнён…

– Ну-у, казнь Владимиреску, по крайней мере, объяснить можно, – задумчиво протянул Лужницкий. – Валахи ж не против турок бунт подняли, а против грека – господаря, который у них общинную землю отнял… А почему Ипсиланти с болгарами разговаривать не стал, непонятно. Неразумно, как минимум…

Бывшие кадеты восхищались князем Александром Ипсиланти, чтили его как самоотверженного героя, не щадившего живота ради свободы своего народа. Сейчас были в полном недоумении. Как?! Кумир, на которого молодые офицеры чуть не молились, оказался запачканным… Храбрый благородный князь казнил другого предводителя восстания? И он же был виновен в смерти болгар-делегатов? Это никак не укладывалось в головах и душах молодых офицеров.

В походы, целью которых были сражения, Татьяну не брали. Серж отговаривался:

– Представь, что скажут, если ты за мной и в бой последуешь? Что я без женского присмотра ни на что не гожусь?

Серж опасался таких намёков напрасно. Когда офицеры возвращались домой и обсуждали дело», в коем участвовали, капитан Бегичев поручика Лапина нередко в пример другим ставил. И всё ж приходилось соглашаться. А на этот раз Таня не видела причин в городе оставаться, Кало её поддержал.

Выступили засветло. Два эскадрона и батальон егерей. Чтобы не слишком задерживаться из-за съёмки местности, бывшие кадеты, офицеры из остающихся в городе эскадронов, тоже были причислены к отряду. Егерями командовал капитан Корнилевич, всем отрядом – подполковник Петров. Повозок не взяли, поклажу везли на вьючных лошадях.

На равнине снег был неглубок, а в лесу дорога переметена сильно. Болгары сетовали, что такие снега и мороз, как нынче, у них редкость, это русские с собой суровую зиму принесли. В первый день шли споро. А когда миновали знакомые места, скорость упала: офицеры-топографы достали планшеты, карандаши, стали вычерчивать карты. Возле них крутились молодые офицеры-пехотинцы, любопытствовали, как это делается. Хорошо образованных офицеров в армии не хватало, в пехоте служило много таких, что получили чин лишь благодаря званию дворянина. Изучать военные науки им приходилось уже в строю, перенимая знания и навыки от старших товарищей и офицеров, коим повезло учиться в кадетских корпусах.

В лабиринте из ущелий, холмов, горных дефиле, лесных троп без проводников легко бы заплутали. Тем более что дорога и на дорогу-то не везде похожа, местами сужалась так, что между засыпанными снегом большими камнями лошади могли пройти по одной, гуськом. Петров, объезжая очередной валун, удовлетворённо подметил:

– Та-а-ак! Артиллерию не протащить!

Унтер, следующий за ним, переспросил:

– Разве нам сюда наступать? Царьград-от в другой стороне!

– Куда наступать – решать не мне! – негромко ответил подполковник. – А знать, откуда турки с пушками могут прийти, откуда без них, полезно.

Таня ловила на себе взгляды пандур, один из них постоянно крутился рядом. Смуглый, кареглазый, одетый по-турецки в облегающий фигуру сюртук и широченные шаровары, на вид ему можно дать и двадцать пять, и тридцать пять лет. Таня у него поинтересовалась, как называется одно дерево, другое, удивилась правильной русской речи.

– Я в России пять лет жил, – объяснил тот. – В отряде покойного Владимиреску воевал. Когда турки нас разгромили, пришлось скрываться.

В тёмной глубине обращённых на юную женщину глаз таились отсветы затаённой тоски, казалось, что пандур ищет знакомые черты.

– Вы смотрите так, словно я кого-то напоминаю, – заметила она.

– Да, госпожа, – печально вздохнул молодой человек. – Девушку, которая осталась в Сербии, такую ж тоненькую и большеглазую, как Вы.

– Вы – серб?

Спутник кивнул утвердительно, добавил:

– Меня на родине тюрьма ждёт, я турка одного избил крепко… Пришлось уехать.

– А что с девушкой?

– Вышла замуж… Не думайте, я не виню её… Если б дома остался, она бы моей стала… – он снова грустно вздохнул. – Мне брат сообщил, что она своего сына назвала Любомиром, как и меня. Значит, помнит…

– Не жалеете?

– Что турка тогда не убил, жалею, больше не о чём. У нас, сербов, из каждой семьи кто-нибудь в гайдуках, и мне такая доля выпала… Брат – дома, с родителями, а я… сначала в Валахии воевал, теперь здесь. Если русские победят, и в Сербии жить будет легче… Нельзя нам покорными быть, надо, чтобы сами османы тряслись от страха.

Говорил он медленно, словно через силу, подолгу обдумывая каждое слово, и Таня не стала больше расспрашивать. Любомир опустил голову, наверно, погрузился в нахлынувшие воспоминания.

За весь день было лишь одно приключение. Передовой разъезд донёс, что навстречу идёт небольшой отряд, у мужчин за спинами ружья. Не больше пятидесяти человек, можно атаковать.

Петров, выслушав вестового, проворчал:

– Можно, ещё не значит, что нужно, – и приказал всем укрыться в лесу и ждать.

Свернули в чащобу, затянули лошадей в гущу деревьев, завязали им морды, затаились, сквозь ветви наблюдая за узкой дорогой. И вот из-за поворота показались всадники, вьючные лошади, брички. Верховые заметили ведущие в лес следы, в тревоге закрутились на месте, скидывая ружья с плеч, слышно было, как щёлкают металлические затворы, взводятся курки.

– Идите дальше, идите, и никто вас не тронет! – шептала Таня, и турки как будто послушались.

Седоусый всадник на гнедом жеребце, оглядев опасливо следы, деревья, поднял руки вверх и забормотал: «О, алла!..алла…» – хлестнул коня и пустился вскачь. За ним поскакали другие, понеслись, стуча колесами и поскрипывая, узкие повозки. Путники не могли ничего увидеть сквозь деревья, но, наверное, чувствовали на себе пристальные взгляды множества наблюдавших за ними глаз и пугливо озирались, держа ружья наизготовку.

– Что за ушастые лошади? – шёпотом спросила Таня серба. Кони под всадниками вполне обычные, а те, что впряжены в брички, ниже ростом и с удивительно длинными ушами. Любомир улыбнулся снисходительно: