Роксана Гедеон - Фея Семи Лесов

– Придет время, – заявила я, – хотя, надо сказать, оно уже пришло, и я нисколько не побоюсь назвать одну особу постной госпожой Этикет. Кажется, ее величество королева была того же мнения, когда изгнала эту особу из своей свиты.

– Ваши слова так непонятны, что я даже не решаюсь принять их на чей-либо счет, – проговорила герцогиня, вспыхивая.

– Вспомните свое прошлое, и мои слова будут вам понятны.

– Мое прошлое было добродетельно, никто не может обвинить меня в противном!

– Ах, – вздохнула я, – мадам, вы же знаете истину: старики и старухи любят поучать молодых, дабы вознаградить себя за то, что не в состоянии уже подавать дурных примеров.

Веселый герцог де Линь освободил меня от этих сплетниц, увлекая в другую компанию. Среди мужчин я сразу почувствовала себя увереннее: здесь, по крайней мере, было кого очаровывать. На меня сразу обрушился целый шквал новых непристойных анекдотов, россказней о похождениях Марии Антуанетты и прочих придворных новостей.

– Ах, довольно! – воскликнула я, когда одна из шуток герцога де Линя перешла все границы приличия. – Вы стали невыносимо дерзки.

– Так накажите же меня, моя несравненная!

– Каким образом?

– Заставив целый день пребывать у вашего стремени!

Я рассмеялась. Нет, на этого де Линя невозможно сердиться. Только насколько серьезна его бравада? Стоит появиться графу д'Артуа, и весь рой этих кавалеров растает во мгновение ока.

Появился король, одетый в темный с золотом охотничий костюм, отороченный мехом, и высокие сапоги, а вслед за ним вышла и Мария Антуанетта в роскошной меховой накидке с капюшоном, накинутым на высокую прическу. Король был оживлен и энергичен, – так бывало всегда, когда день посвящался охоте. Несмотря на свою грузность и неуклюжесть, Людовик XVI был непревзойденным наездником и этим умением словно старался восполнить ту неловкость, которую проявлял в светских гостиных.

Я села в карету вместе с маркизой де Шатенуа, одной из самых знаменитых кокеток Версаля, которую все считали необыкновенно чувственной. Девушка из захудалого обедневшего рода, она была в пятнадцать лет выдана замуж за богатого маркиза де Шатенуа. Он был старше ее на сорок лет… Впрочем, темноволосая томная Изабелла вот уже три года блистала при дворе, совершенно не вспоминая о существовании старого и глухого супруга. Говорили, что счет своим любовникам она ведет на десятки.

– Дорогая, я только что услышал о вас очень интересную сплетню, – воскликнула она, хватая меня за руку. – Скажите, это правда?

– Что именно? – осведомилась я удивленно.

– Что вы добились расположения д'Артуа.

У меня перехватило дыхание от неожиданности. Святые апостолы, неужели уже всем все известно?

– Как вы узнали об этом, маркиза?

– От герцогини де Ноайль, конечно! Эта старуха все узнает самая первая… Впрочем, дорогая, вы можете не отвечать: я и так вижу, что для этой сплетни есть основания. Кто, как не наш замечательный д'Артуа, может украсить женщину такими кругами под глазами.

Она внезапно встрепенулась, повернулась ко мне с самым заинтересованным видом.

– Послушайте, душенька! Ах, я так давно хотела это узнать! Но разве от этой длинноносой Полиньяк чего-то добьешься?

– Что же вы хотели узнать, Изабелла?

– Граф д'Артуа отличный наездник. Правда ли то, что он может проскакать двенадцать станций кряду?

Я закусила губу, прекрасно уяснив скрытый смысл вопроса. Господи, как их могут всерьез интересовать подобные вещи! Право, сегодня мне действительно надо было остаться дома…

– Из этих двенадцати станций многие идут всухую, – отвечала я, сделав над собой усилие.

– Ах, это не имеет значения! – легкомысленно заметила маркиза. – Я так рада за вас, дорогая, хотя сама бы очень хотела занять ваше место. Надеюсь, вы приняли необходимые меры предосторожности? Я могла бы порекомендовать вам отличную знахарку – если не следовать ее советам, можно остаться с грузом, уж я-то знаю. Со мной однажды случилось такое, и я была вынуждена целых пять месяцев провести в провинции, вдали от Версаля…

Я пропустила мимо ушей эти слова. Изабелла тоже вскоре замолчала и, выглянув из окошка кареты, расточала улыбки какому-то очередному кавалеру. Кавалькада всадников и карет двигалась быстро. В восемь часов утра, когда еще не совсем рассвело и в воздухе стоял сизый молочный туман, мы прибыли в Медон. Здесь к королевскому поезду присоединились лакеи, ловчие, егеря. Через несколько минут мы были на опушке Медонского леса, и я, выйдя из кареты, вскочила в седло. Стрела была свежая и бодрая и выглядела сегодня просто ослепительно: конюхи тщательно расчесали ее белую гриву, упряжь сверкала серебром. Сдерживая нетерпение лошади, я натягивала на руки перчатки из тонкой белой кожи с перламутровыми пряжками у запястий.

– Дамы! Дамы! – послышался тонкий голос госпожи де Мизери. – Королева зовет своих фрейлин!

Я отпустила поводья, пуская Стрелу вперед, и вскоре присоединилась к самому роскошному цветнику женской красоты, который составляли фрейлины королевы: Мария Антуанетта любила, чтобы ее окружали хорошенькие женщины, и брала в свою свиту именно таких. Исключение составляла Диана де Полиньяк, но она выглядела так внушительно, что никому и в голову не приходило сомневаться, что ее место – рядом с королевой.

– Нет, что вы ни говорите, мадам, а самая прелестная нынче – это принцесса Софи Беатриса! – шутя, восклицала Габриэль де Полиньяк. – Она уже сейчас затмевает всех аристократок.

– Софи Беатриса? – королева склонилась над серебряной колыбелькой дочери. – Смотрите, как она улыбается! Положительно, охота ей по душе… Ах ты моя прелесть! Госпожа Дюваль, – обратилась она к камеристке, – вы уверены, что в шатре принцессе не будет холодно?

Камеристка и кормилица заверили королеву, что в шатре будет даже жарко. В эту минуту крошечная принцесса, которой было всего восемь месяцев, капризно надула губки и жалобно заплакала. Мария Антуанетта встревожилась и тут же принялась сетовать на то, что фрейлины напрасно уговорили ее взять младшую дочь в такую дальнюю поездку. Был приглашен королевский врач Лассон, который посоветовал отправить принцессу в Медон, что и было сделано.

Мария Антуанетта обеспокоенно ломала руки, глядя вслед процессии, уносившей Софи Беатрису. Уловив сочувствие в моих глазах, она порывисто взяла меня за руку.

– Боже мой, с ней уже не в первый раз такое! Она так внезапно начинает плакать, словно страдает от какой-то тайной боли… Пресвятая дева, что бы я только ни дала, чтобы все обошлось!

– Не тревожьтесь, ваше величество, – сказала я. – К вашим услугам прекрасные врачи.

– Врачи! Разве они могут чувствовать так, как я? Мария Антуанетта тяжело вздохнула. Я смотрела на нее удивленно. Конечно, я знала, что она добра, весела и взбалмошна, что она прежде всего женщина, а уж потом королева, но я даже не думала, что она так любит своих детей. «Дети! – мелькнула у меня мысль. – Когда у меня будут дети, я тоже буду их любить. Только роды – это так ужасно! И хуже всего то, что меняется фигура, и тебе целые месяцы приходится быть вдали от света. И никто не скажет тебе в это время, как ты красива».