Давид Робитов - Крестом и мечом

Великолепные барельефы этих ворот были свидетелями бесчисленных торжеств. Венчания на царство и свадебные церемонии. Божественные литургии. В менее торжественные дни тут проходили заседания религиозных судов. Такой неуклюжий снаружи, храм был настолько светлым, изящным и пропорциональным внутри, что выглядел почти невесомым. Он поражал воображение. Изнутри храм по случаю торжества был освещен тысячью свечей.

Роман бывал здесь не раз. Но великолепие храма, торжественная обстановка, сотни глаз следящих за каждым его движением заворожили его так, что он на миг остановился.

Посреди центрального зала, хрисотриклина, размещалась круглая площадка для вознесения молитв и проповедей. Над ней невесомо парил купол, а вокруг, как в амфитеатре, стояли скамьи. Сразу бросалось в глаза, что мастера царской столицы обладали, куда большими возможностями, по сравнению с провинциалами, чтобы украсить свое творение. Невозможно было даже представить, какие суммы были затрачены на создание этого чуда.

Несмотря на обилие сокровищ, собранных в храме, главным его чудом все-таки оставалось умелое архитектурное решение. Колонны, облицованные чудесным моховым агатом, были просто изумительны по своей красоте. Стены храма воссоздавали небеса, подражая краскам восхода и заката на востоке и западе. Иллюзия эта достигалась использованием красного камня разных оттенков, который постепенно сливался с белым мрамором и бирюзой, которые покрывали северную и южную стены до самого основания.

Колонны, стены, арки, малые купола – все это вело взгляд к одному – к великому куполу, который сам по себе казался чем-то волшебным. Казалось, он лежит лишь на ярких столбах солнечного света, струившегося из больших окон храма. Мягкий поток солнечного света струился сквозь мозаичные витражи арочных окон, делавшие сам купол почти невесомым. Казалось, он парит в воздухе над собором. Свет отражался от золотой и серебряной фольги, сверкал на плитах пола, покрытых мозаикой и золотом. С трудом верилось и в то, что великолепный купол имеет невероятный вес. Его легче было бы представлять в виде некоего большого мыльного пузыря, так деликатно соединенного с храмом, что легкий ветерок мог унести его и оставить святыню открытой. Игра света в куполе создавалась мириадами покрытых золотом стекол. Это был символ Солнца достигшего зенита. Символ Небесного светила в его полной силе.

Это подвижное, переливающееся золотое поле окружало громадное изображение Христа, который смотрел с высоты на свою паству. Удлиненное бородатое лицо со спокойным, но строгим взглядом, он точно пронзал людей собравшихся внизу. Эти всевидящие глаза, казалось, заглядывали прямо в глубину души. Стоя под этим божественным взором, человек ощущал всю тленность бытия. Все человеческие деяния были записаны в «книзе животней», которую Христос держал в левой руке. «Великий Небесный судия. Будет ли он милосерден ко мне?» – так думал всякий находящийся в соборе.

На полпути к восточной стене находилась большая ниша – ложа, куда имела доступ только царская семья. Чудесный занавес из ткани, похожей на газ и расшитый тонким бисером, позволял базилевсу и его окружению видеть все, оставаясь невидимыми для посторонних глаз. Но сейчас занавес был отброшен. Все могли лицезреть царя царей и его августейшую супругу.

Константин Багрянородный был облачен в желтый, шитый золотом шелковый халат, еще более великолепный, чем у Романа. Только острые носки пурпурных сапог выглядывали из-под покрытой драгоценностями оторочки. На голове сверкала золотая императорская стемма, украшенная драгоценными камнями и эмалями, надетая на шапку с тульей, и увенчанная крестом наверху. По бокам стеммы свисали жемчужные подвески. Дополняя это великолепие, на поясе базилевса висела сабля в разукрашенных каменьями ножнах. Навершие рукоятки сабли украшал большой рубин.

Слева от императора сидела севаста Елена. У нее была смуглая кожа и черные, как смоль, волосы. Однако круглое лицо василиссы сохраняло доброе выражение. На ней было голубое шелковое платье, расшитое серебром. Жемчуг с драгоценными камнями в изобилии украшал грудь, воротник и рукава севасты. Голову ее украшала серебряная стемма императрицы, украшенная драгоценными камнями и эмалями. По бокам свисали жемчужные подвески. Красивые темно-синие глаза Елены излучали покой.

Роман не глядя по сторонам, проследовал к алтарю. Его сопровождающие заняли скамьи справа от алтаря. Места с левой стороны по традиции занимали женщины. Скамьи Великого храма делались не из прочного и скромного орехового дерева, а из светлого дуба. Навощенные и отполированные до блеска, они были инкрустированы черным деревом, слоновой костью, сандалом, самоцветами и жемчугом. Позолота и серебро отражались в полированном дереве и металле, отблески драгоценностей мелькали в самых дальних его уголках.

Едва жених занял свое место, со стороны площади донесся гул. Это подошла кавалькада невесты. Все повторилось по уже отработанному сценарию. Палатины быстро увели лошадей. Спешившаяся невеста и ее свита под суровым взором препозита Иосифа начали выстраиваться в колонну. Палатин, подойдя к Анастасии негромко, но внятно произнес:

– Сюда, пожалуйста. Делайте все, как на репетиции, и пойдет как по маслу, – добавил он ободряюще. Анастасия кивнула в ответ. Хорошая актриса – она и здесь играла свою роль.

– И тут театр, – проворчал Никифор.

– Вся жизнь – игра, – вторил ему Цимисхий.

Препозит огляделся, желая убедиться, что вся компания заняла надлежащие места и протрубил. Палатин величаво начал движение вперед, задавая скорость остальным.

Войдя в храм, колонна распалась. Подруги невесты заняли отведенные места слева, а сопровождающие ее мужчины справа.

– Эти бюрократы даже в постель к девчонке затащат скуку, – взглянув на уже сидящих чиновников, произнес Цимисхий. Шутка разрядила обстановку, вокруг заулыбались.

Магистр Никифор подвел невесту к алтарю и, оставив ее там, присоединился к мужской половине сопровождения. Заняв место рядом с Василием Нофом.

Направляясь к Роману, Анастасия улыбнулась и подняла руку, показав браслет с изумрудами, который он когда-то ей подарил. Роман улыбнулся ей в ответ. С того самого дня, как, исполняя волю басилевса, ее закрыли в резиденции патриарха, они не виделись. Анастасия была слегка бледна, но по-прежнему прекрасна.

«Осуждать невозможно», – шепнул Константин Елене цитату из «Илиады», сравнивая Анастасию с прославленной красавицей древности.

Певчие монахи-канторы запели: «Святый Господи, помилуй жениха и невесту! Святой Дух, помилуй их близких! Свят, Трижды Свят, помилуй спутников невесты!»