Рут Оуэн - Дочь игрока

Теперь, кажется, младшая горничная ему тоже надоела.

– Ты пьян, – снова поморщилась Сабрина. – Дай мне пройти.

Альберт ухмыльнулся.

– Не понимаю, почему ты так нос задираешь. Твой папаша тоже был любитель выпить.

Сабрину охватила ярость. Да, ее отец действительно возвращался домой чаще пьяным, чем трезвым, но даже в, худшие дни он никогда не обращался с женщиной без должного уважения. Она сжала кулаки.

– Дай мне пройти!

Альберт вздрогнул, побледнел. Возможно, он не уважал Сабрину, но, конечно же, опасался ее горячего нрава. Как большинство грубиянов, Альберт был в душе трусом, к тому же он знал, что кулачки у Рины довольно крепкие – ему не раз доставалось от сводной сестры. Альберт попятился и отступил в сторону, пропуская Сабрину. Она, не оглядываясь, быстро зашагала по коридору. Уже заворачивая за угол, услышала, как он злобно прошипел:

– Ты свое еще получишь, тварь. Клянусь Богом, получишь.

Сабрина прошла по пыльному холлу, ведущему к приоткрытой двери гостиной. Когда-то этот холл выглядел совсем иначе: дубовый потолок и стены были, как и лестница, украшены резьбой, но с годами стены пожелтели и покрылись пятнами, а некогда изящная резьба потемнела, и на ней появились царапины. Юджиния Тремейн приобрела этот дом вскоре после того, как пришло известие, что ее первый муж пропал без вести во время битвы в Пиренеях. В округе все знали, что сержант Тремейн оставил вдову и сына достаточно обеспеченными, и потому никто не сомневался, что она восстановит старый дом и он обретет свое прежнее великолепие.

Однако вдова, вложив в ремонт дома лишь самый минимум средств, стала сдавать четыре лишние комнаты любому, кто мог заплатить. В округе гадали: что она делала с деньгами? Но лишь одно можно было утверждать: Юджиния не тратила деньги на ремонт. С пуританской аккуратностью она сдавала комнаты лишь богобоязненным семействам и грозила им гневом Божьим и преследованиями по закону, если они пропускали сроки платежей. Только один раз в жизни хозяйка изменила своим железным правилам – когда скандально известный игрок с хорошо подвешенным языком и обаятельной улыбкой пришел узнать, нельзя ли снять комнату для себя и своей юной дочери…

– Сабрина! Я слышала твои шаги!

Возможно, мачеха с годами стала плохо видеть, но слух у нее был не хуже, чем у кошки. Расправив плечи, Сабрина вошла в гостиную и закрыла за собой тяжелую дверь. Она прошла по вытертому ковру и подошла к камину, в котором угли едва тлели, поэтому в комнате было довольно прохладно. Девушка невольно поморщилась, уловив кисловатый запах дешевого лампового масла, которым предпочитала пользоваться вдова, жалевшая денег на чисто горевшие, но более дорогие восковые свечи. Во всем, что не касалось Альберта, мачеха Рины была экономной до скупости.

Вдова оторвалась от своих бухгалтерских книг и посмотрела на девушку поверх пенсне.

– Ты опоздала.

Эти суровые слова не походили на приветствие, но Рина давно поняла, что большего она не дождется. Перед мысленным взором девушки на мгновение возник прекрасный образ ее матери, ее чудесная лучистая улыбка, совершенно не походившая на кислую мину мачехи. Сердце Рины заныло, но она, подавив эту боль, присела на стул, стоящий у камина.

– Простите, матушка. Меня… задержали.

– Ничуть не удивляюсь. Тилли сказала, что ты уткнулась носом в одну из своих глупых книг, – с ядовитой усмешкой заметила Юджиния Мерфи. Произношение вдовы выдавало ее принадлежность к низшему классу, хотя она старалась говорить как леди.

Рина побледнела. Книги – это все, что осталось у нее из вещей матери, и она очень ими дорожила. Девушка сидела, сложив руки на коленях, и машинально теребила свою черную шерстяную юбку. «Не обращай внимания, Рина, детка. Не обращай внимания».

Расценив ее молчание как проявление покорности, мачеха самодовольно усмехнулась. Она встала из-за стола, подошла поближе к огню и уселась на стул напротив Рины. Отблески пламени скользнули по темной блестящей ткани поношенного траурного платья, и Сабрина невольно задалась вопросом: не это ли платье она носила после гибели своего первого мужа?

– Я, кажется, с тобой разговариваю! Вот в чем твоя беда – витаешь в облаках, когда надо уладить практические вопросы.

– Практические вопросы?

– Речь идет о твоем будущем. Смерть твоего отца – тяжкий удар для всех нас, – проговорила вдова, но в ее голосе не было скорби. – Однако ты должна понимать: теперь у меня нет никаких обязательств по отношению к тебе. По закону я имею право выставить тебя за дверь, но я слишком милосердна, чтобы так поступить.

«И ты потеряешь свою лучшую бесплатную служанку». Рина подумала о письме из хэмптонской школы, которое надежно спрятала в ящике комода, о письме, о котором мачеха еще не знала.

– Это делает вам честь, матушка, но вам не стоит за меня беспокоиться.

– Ты упрямая и своенравная девушка. Тебя надо держать в руках. Влияние человека положительного и богобоязненного – вот единственное, что может спасти тебя. И поэтому я решила, что ты должна выйти замуж.

Если бы мачеха велела ей отрастить крылья и взлететь, Рина удивилась бы гораздо меньше.

– Но ведь у меня никого нет… Я хочу сказать, что никогда…

Сабрина замолчала, внезапно почувствовав себя восьмилетней девочкой. Было время, когда она мечтала о замужестве и о маленьком домике, полном детского смеха, мечтала о теплой улыбке любимого и о прочих замечательных вещах, Но она могла лишь мечтать…

– Я некрасивая, – заявила Сабрина. – Вы сами мне не раз об этом говорили. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь меня полюбил.

Вдова Мерфи наклонилась, взяла кочергу и принялась яростно ворошить угли в камине.

– Любовь не имеет никакого отношения к браку, моя милая. Любовь – мыльный пузырь, струйка дыма на ветру, в ней нет ничего настоящего. Любовь долго не продлится, нет, не продлится. А когда она умрет, ты останешься ни с чем.

В красном отсвете тлеющих углей Рина увидела в глазах мачехи печаль, которую никогда прежде не замечала, даже не подозревала о ней. Всему Чипсайду было известно, что Дэниел Мерфи ухаживал за вдовой и женился на ней ради денег. Но теперь Рина поняла: кое-кто об этом не знал, во всяком случае, сначала. Девушка, наклонившись, положила свою тонкую руку на сухие костлявые пальцы мачехи.

– Мне очень жаль, матушка. Я не знала…

– Не пытайся очаровать меня, милая девушка. Я знаю твою душу, она такая же порочная, как душа твоего ленивого отца. Чем скорее богобоязненный супруг возьмет тебя в руки, тем лучше, – Она положила кочергу, громко лязгнув ею о металлический экран камина. – Ты выйдешь замуж за Альберта еще до конца этого месяца.