Марк Веро - Оазис человечности

Утренняя колесница огня, что выехала в час рассвета, тусклый мрак неба, что только светлело, пронзительные завыванья ветра и шелест писем на столе, догоравшая зола тех деяний, что совершают наши души в милом после утомленья сне, – рождение каждого нового дня неповторимо и чудесно: всем несет оно щедрые дары.

Прошло несколько минут, показавшихся долгими, а красавица все любовалась дивным ликом давнего друга. После вчерашнего дня и этой ночи что-то переменилось, как будто перевернули солнечные часы, и течение жизни изменило направление в русле на совсем иное, доселе неизведанное. И суровое дыханье зимней поры приносило не прохладу, а усладу разгорающегося дня.

Пора было вставать: как бы кто-то из служанок или сама тётушка Пристилла не навестили ее утром. Аврора осторожно высвободилась из крепких объятий юноши и тихо встала. Один ее легкий шаг – но этого было достаточно, чтобы его глаза открылись. Странное дело: они были полны любви – две бездонные чаши, глубокие, влажные, словно от утренней росы; их хотелось покрыть бесчисленными поцелуями, но в этом любящем взгляде не только осталось вчерашнее выражение, оно скорее еще усилилось и стало невыносимым. Печальная радость теперь была ее уделом. Девушка не знала, чему повиноваться – тому, что теперь мало-помалу становилось ее новой жизнью, приоткрывалось, как страница книги, которую она из-за своей изнеженной небрежности некогда пропустила. Теперь она проклинала то былое свое отношение ко всему. Она всегда любила себя, но ныне это превращалось в ненавидящую любовь. Может, именно от такой любви и погиб когда-то Нарцисс.

Пробудившийся юноша сам разрешил все ее сомненья твердым и оглушительным решением, которое сотрясло все своды сердца, обрушив ее вековые стены, повидавшие на своем немалом веку множество самых коварных, безумных, откровенных, неприкрытых, чистых, искренних или отчаянных приступов. Это была самая страшная минута, хоть эта хрупкая женщина и не понимала в данный скоротечный миг всей значимости роковой минуты. Отзвуки страшного грома все еще раскатывались внутри нее, когда Квинт закончил произносить слова, что давались ему с таким тяжелым трудом, которому позавидовал бы и Сизиф.

– Нам надо прощаться, но я не знаю, как это сделать… Можно просто сказать «прощай». Но я не могу: я люблю тебя! Твое имя затихнет на моих губах вместе с предсмертным хрипом, что оборвет мою несчастную жизнь. Спасай свою жизнь и мою душу! Забудь меня!

Он двигался, как механическое орудие, хотя на самом деле собрал все свои силы и подчинил той воле, что вершит судьбу человека, предопределяет всю его жизнь. Квинт отдался в волю сил, ему неподвластных. С нечеловеческим усилием поднялся, последний раз бросил взгляд неимоверного внимания ко всему, словно собираясь навечно впитать в себя это утро, этот воздух, это дуновение ветерка, но главное – это нежное существо, преисполненное всего того, о чем можно было только мечтать смертному, не гневя богов. Он исчез так же, как и появился. И ничто не могло сказать, было ли это на самом деле, или это, может, был лишь тревожный сон, навеянный вчерашним неспокойным днем.

Холод… Холод проникал сквозь полуоткрытое окно, будоражил мысли, как полуобнаженная женщина: сковывая робкого, вознося мечтателя, вдохновляя поэта. Холод проникающий, торжествующий, но вместе с тем отмеченный какой-то неведомой грозной силой, навевающей размышления о смерти.

Аврора всегда была деятельной особой и никогда не брезговала претворять в действительность любую свою мысль, что проблескивала у нее в голове, проносилась яркою звездою и скрывалась за серыми тучами привычного. Принять окончательное решение было делом нескольких мгновений: надо действовать и действовать бесповоротно, быстро и без промедления. Каждая секунда все отдаляла и отдаляла Квинта от дома в неведомом направлении: он всегда исчезал так же таинственно, как и появлялся. Долго думать, взвешивать все последствия своих действий было некогда. Нужно сделать выбор. И она его сделала. Победило сердце.

Молодая патрицианка накинула легкий плащ и проворно, по-мальчишески, чего нельзя было ожидать от такой знатной красавицы, спустилась со второго этажа, спрыгнула на устланную зимними цветами землю сада. Ловко обежав все деревья, она вынырнула из растительной чащи, оказавшись недалеко от дома слуг, что следили за состоянием сада и поддерживали его в прекрасном виде – хозяйский глаз любил ухоженность и красоту, а для этого приходилось долго трудиться. Крошечный огонек горел в одном из окон, но сейчас Аврора едва обратила на это внимание. Она вся была поглощена поиском той знакомой еще с детства потайной двери в цветочной стене. Всю стену увил плющ и побеги винограда, которые даже в эту пору года представляли собой красивое зрелище для глаза, но любоваться некогда: надо было найти выход, время стремительно уходило, а вместе с ним – и Квинт. И она может его больше никогда не увидеть! Не услышать звука его голоса, его речей, не увидеть больше его глаз, кудрей, носа – нет, это было недопустимо.

Время быстро бежало, как испуганная охотником лань, но Аврора была еще резвее: нащупав нужный рычаг, она надавила на него, может, даже слишком усердно – он поддавался и легкому нажиму, но нетерпеливость характера давала о себе знать. Дверь приоткрылась, стала видна мощенная камнями уличная дорога. Вскоре вся она покроется ступнями бесчисленных ног, и эти камни будут отражать звуки десятков разных языков и наречий, но это будет много позже, не сейчас. Она юркнула в полуоткрытую дверь, даже не побеспокоившись ее закрыть с наружной стороны. Хотя, если б она это сделала, то, как бы вернулась тогда обратно? И как бы после этого объяснила свой ночной уход? Глаза ее сейчас бегали по трем сторонам: Квинт тоже вышел таким же образом – она обо всем сообщила в письме – и то, что эту дверь снаружи можно открыть, но для этого надо было приложить почти нечеловеческую силу, чтобы преодолеть сопротивление пружин в механизме тайника. Так и задумано: снаружи дверь открывалась только, если приложить в нужном месте нужную силу. У нее же такой силы не было, а потому, даже не обратив внимания на это, подсознательно девушка оставила себе лазейку для возвращения назад, на прежний путь. Что-то в уме не дремало, и в горячке без ясности, в холоде утра продолжало мыслить.

Три дороги вели отсюда в разных направлениях. Как у мифического трехголового существа, каждая из них смотрела в свою сторону, будто имея свое мнение. Влево вела изящная стезя, уходя вглубь эсквилинского района: в застроенные домами густонаселенные места, где в жаркий летний день могло стать плохо. В отдалении проходил Марциев акведук, второй по величине в Риме после акведука Клавдиев, построенный через четыре с половиной столетия после рождения самого города. На уличных водоразборах виднелись увядшие цветы. После праздника Фонтаналий [7] Фонтаналии – праздник, ежегодно отмечаемый 13 октября в честь главного бога источников Фонта. В этот день, чтобы умилостивить его, родники и колодцы украшали всевозможными цветами и дарами их до сих пор не убрали.