Роксана Гедеон - Дни гнева, дни любви

– Почему? – спросил он.

– Потому что я уделяю вам слишком много внимания.

– А вам это в тягость?

– Нет, – возразила я с улыбкой, – вовсе нет… Но все-таки, знаете ли, так не принято.

– Но ведь мы можем рассказать, что мы родственники. Я покачала головой.

– Слишком дальние родственники, Кристиан. А после того как вы оставили Люсиль и подавно.

Он приблизился ко мне, держа в руках изящный легкий футляр. Я подумала, что бы это могло быть, но граф заговорил снова.

– Вы ослепительны, дорогая Сюзанна. И почему-то даже среди множества женщин взгляд выхватывает именно вас.

– Это зависит от самого взгляда, милый кузен. Вы упаковали меня в наряды и украшения, купленные на ваши деньги, поэтому и проявляете ко мне повышенный интерес. На мне нет ничего своего – все ваше.

– Да, это моя слабость. Люблю одевать хорошеньких женщин. На такое удовольствие и денег не жалко… Для меня это такое же увлечение, как политика, только более приятное и утонченное.

Я рассмеялась.

– Ну, я уж в любом случае больше не буду служить вам моделью. От отца я получу все, что необходимо.

– Получите тогда от меня последнюю вещь – уж доставьте удовольствие…

Он раскрыл передо мной бархатный футляр. Тонкое изящное ожерелье мягко сверкнуло в полутьме гостиной изумрудами и бирюзой цвета морской волны. Я прижала руку к груди. Он был так заботлив, так любезен, так внимателен! Мне уже давно никто не дарил драгоценностей. Еще бы, от Франсуа такого не дождешься… У меня в груди невольно возникло теплое чувство к Дюрфору.

– Надеюсь, это допускается венскими приличиями? – спросил он с иронией.

– Я тоже надеюсь, Кристиан, – прошептала я улыбаясь, – мы же все-таки друзья…

– И родственники, – лукаво добавил он. – Эта вещь необыкновенно подойдет к вашему голубому платью. Позвольте мне самому надеть ее…

Он наклонился ко мне так близко, что я невольно вздрогнула. Его губы почти коснулись моей груди. Вместе с прохладным прикосновением ожерелья я чувствовала на коже горячее взволнованное дыхание Кристиана…

Я поняла, что сейчас он поцелует меня. И даже не могла понять, жду или не жду этого. Без сомнения, мне хотелось сделать ему приятное – он так помог мне, был так любезен! Но одному Богу известно, как усложнятся наши отношения, если мы перейдем черту обыкновенной дружбы… Он поднял голову, его горячее дыхание скользнуло по моим губам… И он поцеловал меня. Его язык со стоном нырнул в мой рот; ошеломленная, я как никогда прежде ясно почувствовала запах Кристиана – одеколон и легкий аромат вина, которое мы только что пили. Вино я чувствовала и на его губах. А еще этот горьковатый привкус сигар… В тот же миг я с усилием отстранила его, не сказав при этом ни слова.

Некоторое время мы молчали, глядя друг на друга. Дыхание его было прерывистым, да и у меня грудь вздымалась чаще, чем я хотела бы. Не зная, что делать, я первым делом вспомнила о подарке. Потом осторожно расстегнула застежку ожерелья.

– Кристиан, я благодарю вас, но мне кажется, это сейчас ни к чему.

Он не взял ожерелья, а лишь ласково зажал его у меня в ладони.

– Уж не думаете ли вы, дорогая, что я покупал вас этим? Если думаете, то это не так. Вы мне нравитесь. Что вы на это скажете?

– Увы, – пробормотала я, опуская глаза, – я вынуждена сказать вам, что это только ваша проблема.

– И ваша вина. Разве не так?

– Как бы там ни было, я не хочу больше ничего подобного. Это мне только помешает. Вы обещаете?

Он внимательно заглянул мне в глаза. В его взгляде странным образом смешались разные чувства – любопытство, удивление, лукавство, настойчивость. И он решительно отрезал:

– Нет. Я ничего не обещаю.

Я остановилась посреди кабинета, растерянно оглядываясь. Дворец Хофбург был неуютен, сыр и холоден, но здесь, в императорском кабинете, все было устроено не хуже Версаля. Скупо горели свечи в высоких золотых канделябрах. Золотистые портьеры было расшиты странными драконами, выгнутыми пагодами, извивающимися змеями. Недаром этот кабинет называли китайским… Здесь все напоминало об этом, даже изящные фарфоровые статуэтки, расставленные над камином, – сплошные китайские пастухи, монахи, узкоглазые изящные дамы.

Появился Кристиан Дюрфор, тихо проговорил мне на ухо:

– Я беседовал с его величеством о вас. Он сейчас выйдет.

– А нельзя ли вам остаться со мной? – спросила я, чувствуя, что робею.

– Нет, это совершенно невозможно… Я исчезаю, мадам.

Он действительно исчез – так бесшумно, что я едва заметила это. Да, граф Дюрфор, похоже, и с королями, и с императорами был на короткой ноге. Я же за свою жизнь видела всего только двух монархов – Людовика XVI и Виктора Амедея III.

Послышались шаги, и из боковой двери быстро вышел человек невысокого роста, в белой рубашке, сером сюртуке и сапогах, забрызганных грязью. Было похоже, он только что куда-то ездил верхом.

У меня не было времени рассматривать его. Я сделала глубочайший реверанс – так изящно и почтительно, как только могла.

– Мы рады видеть вас, мадам, – произнес император по-французски.

Я выпрямилась, физически чувствуя, как его взгляд впился сначала в мое лицо, потом – так же цепко – спустился к груди, окинул меня всю, от волос до туфель.

– Сир, нет границ моей благодарности вам за то, что вы согласились выслушать меня.

Ему было лет тридцать, не больше, но болезненный цвет лица и усталый взгляд не свидетельствовали о здоровье. Насколько Мария Антуанетта в молодости была красива, настолько ее младший брат был некрасив. Вздернутый нос, невзрачные глаза, серые пятна на лице, выбившаяся из-под парика прядь соломенных волос… Вот уж никогда бы не подумала, что этот маленький человек – император Австрии Леопольд II.

– Я просто не мог вас не принять, сударыня, – отрывисто произнес император. – Граф Дюрфор сообщил мне, что при вас находятся ценные бумаги от моей августейшей сестры Марии Антуанетты.

– И его величества короля Франции, сир, – сказала я.

– Нам сказали, что вы ехали нелегально, под чужим именем. Нас восхищает ваше мужество, мадам.

Еще раз сделав реверанс, я передала ему письма короля и королевы Франции.

Император нервно вскрыл конверты. Читал он поспешно, словно боялся, что у него отнимут эти бумаги, пропускал целые абзацы, выискивая самое существенное.

Лицо его покраснело. Он рассерженно швырнул письма на стол.

– Что с вами, сир?

– Вы привезли мне старые известия, мадам! Все это я слышал уже тысячу раз… Зачем вы просили аудиенции? Чтобы еще раз услышать от меня «нет, нет и нет!»?!

Я вздохнула, полагая, что мне лучше молча переждать эту волну гнева.

– Бесчисленное количество раз я говорил королю Франции, что отказываюсь помогать ему таким образом! Мой брат, покойный император Иосиф, завещал мне сдержанно относиться к капризам нашей сестрицы… У Марии Антуанетты отобрали два-три наряда, а она уже зовет на помощь всех монархов Европы! Нет, это просто смешно! Да, мадам, смешно! И стыдно! Стыдно так управлять государством, как это делал король Франции… Ну, допустим, я даже поддамся родственному чувству и захочу помочь… Ну и что? Где мне прикажете найти те пятнадцать миллионов, о которых меня просит французский король? Где? Я не знаю.