Роман Заин - Следующий день

Таким представал город городов, в то незапамятное время. С таким населением и с такими порядками. Однако, о сравнении его с кем-то другим не могло быть и речи. Именно тут зародилась цивилизация, по образу и подобию которой, выстраивалась жизнь за пределами империи.

На дворе стоял июнь месяц. В теплом дневном воздухе начала появляться жара. Однако, она не была еще той жарой, что приходит в середине лета, с обжигающим зноем, а была еще той, греющей, ласкающей, и не сжигающей при мимолетном появлении на улице. Вечера напротив, расставляли всё по своим местам, заставляя глубже кутаться в одежды, напоминая, что лето только началось, и земля еще недостаточно напиталась теплом, чтобы раздавать его вот так, направо и налево. День набирал свой максимум световых часов, отводя для забот больше времени, и меньше оставляя на отдых. Богатые патроны старались принять пуще прежнего клиентов, жадные ростовщики пораньше начинали торговлю, и все как один преследовали единственную цель – жирнее поживиться. Однако, имелись тут и недовольные приходом, долгожданных июньских деньков. Невольники, подгоняемые пинками и тумаки хозяев, выполняли фантастические объемы работы, трудясь без перерыва, ради получения хозяйских барышей. Усталость валила с ног, и даже усиленные пайки не спасали положения. В те дни умножалась смертность, а рабские побеги становились обыденностью. Но долю не выбирают, чаще она выбирает тебя. Поэтому послушные бедолаги в очередной раз смерялись с судьбой-злодейкой, и безропотно выполняли всё, что приказано господами. Главное не падать духом, а посему, в те редкие минуты отдыха и расслабления, рабы в шутку завидовали ослам, у которых в месяце имелся хотя бы один, но выходной день. Справедливости ради, стоит отметить, что и ослы иногда завидовали рабам, особенно в дни Сатурналий, когда тем позволялось не только не работать, но еще и питаться за хозяйским столом. А бывало и так, что сами хозяева, веселья ради, за этим столом им еще и прислуживали.

В один из таких дней, из-за горизонта, на вымощенной булыжниками дороге, ведущей из Остии, появилась навьюченная повозка. Она была запряжена одной белой лошадью, которая с некоторой леностью и, казалось бы, даже с возмущением тянула свою ношу. Стоит отметить, что причины тому у нее имелись самые, что ни на есть весомые. Каждый шаг жеребца смотрелся отчеканенным и вышколенным, в нем чувствовалась не поступь батрака, а аллюр искусного скакуна, закладывающийся не один год. Видимо народ совсем из ума выжил, позволяя себе впрягать в повозку этаких коней. Так думал и скакун, с негодованием тащащий за собой, скрипучую, доверху нагруженную телегу. Вскоре, следом за ним, появилась еще одна повозка, и еще, и еще. Процессии, вырастающей из-за пригорка, не виделось конца и края. Видимо какой-то богач решился на переезд или длительное путешествие. Все телеги были доверху набиты домашним скарбом, предметами мебели и роскоши, а также скульптурами, картинами, обрамленными в золотые рамы. Массивные огромные сундуки, поскрипывая на телегах, сменялись более мелкими, однако, одно общее виделось в каждом из них. Они были дополна забиты и скорее всего еле-еле закрыты. Смотря на эти сундуки, казалось, что будь кочка посильнее, или какое-нибудь неловкое движение лошади, так они взорвутся от внутреннего напряжения. Стоило закончиться лошадям, им на смену, так же из-за пригорка, появились рабы, впряженные в телеги, по несколько человек. Причем стоит отметить, по скорости они вовсе не уступали, своим парнокопытным собратьям. Вереница обозов и телег тянулась нескончаемой линией, без конца и края. Глядя на ее неисчерпаемую прорву становилось понятно, почему благородных скакунов использовали в таких низменных перевозочных целях – добра было слишком много!! Но ничего вечного не бывает. Так и в этой процессии появились признаки спада, а если точнее, то закончились телеги. Однако, им на смену, из-за того же самого пригорка, выросли рабы одиночки, тащившие на плечах и в руках, остатки того, что не получилось положить на повозки. Чтобы они не отставали, рабов заботливо сопровождали несколько наездников, экипированных кнутом и прочим снадобьем, придающих сил бедолагам. Глядя на измученные лица наездников, лошадей и рабов, становилось понятно, что в пути они не первый день, и давно нуждаются в отдыхе. Общая утомленность, словно туча, тяготила и обременяла процессию. Но всему есть предел. Последний раб, несколько раз упавший, но поднявшийся без помощи всадников, прибавил ходу, дабы догнать ушедших вперед. Мгновенье, его не стало видно, и на вымощенной булыжниками дороге воцарилась безмятежность и тишина. Процессия иссякла и закончилась окончательно. Снова загалдели птицы, зажужжал жук, то там то здесь застрекотали цикады нежась в теплых лучах июньского солнца. Однако, то считался конец грузовой процессии, но не конец шествия. Спустя несколько минут, оттуда, откуда и выходили и остальные, то есть из-за пригорка, появилась пара носилок. Их несли неспешно, с чувством и тактом, так, чтобы перевозимые чувствовали себя максимально комфортно. В первых из них, в белоснежных, с причудливым узором на крыше в виде льва, с запаясанными алыми шторами, сидел старик. Его гордый орлиный профиль, с глубоко посаженными глазами и высоким лбом, внимательно осматривал дорогу и всё прилежащее к ней. Волосы на голове смотрелись редкими, а те, что остались, были собраны копной, и зализаны на затылок. Руки, безучастно сложенные крестом одна на другой, выдавали в своем владельце человека с военным прошлым. О том можно было судить по многократным шрамам и боевым рубцам, украшающим кожу своего обладателя. Однако, не только это читалось по ним. Некоторая дрожь и постоянное сгибание кисти в кулак передавали нервное напряжение их хозяина. Толи усталость, а может, и какие-то другие причины беспокоили его. Туника малинового цвета, с повязанной сверху белоснежной тогой, обнажали в старике, если не эстета, то точно богача, ибо вещи, одетые на нём, стоили весьма приличных денег. Однако, то было не совсем правдой. А если точнее, неправдой совсем. Дорогие материалы, идеальная модная укладка тоги не являлись его прихотью. То было желание женщины, сидящей прямо против него. На вид ей угадывалось лет, не более сорока пяти. Лицо ее еще хранило остатки увядающей молодости, но его уже обрамляли мелкие морщинки возле глаз. Однако, старым или хотя бы постаревшим, никто не смог её назвать. Напротив, в женщине читалась колоссальная работа и желание выглядеть прекрасно. Изумительные, густые волосы цвета каштана, спадали на плечи. Губы и глаза, по моде выделены искусным косметологом, а может и собственной рукой, отливали изяществом. Цвет лица и его кожаный покров были доведены до идеального, но главное, от нее исходил какой-то внутренний свет, заслоняющий собой даже свет солнца. Блуждающий взгляд, которым она с любопытством осматривала дорогу, выдавал в ней приезжую, а также говорил, что обладатель этого взгляда, человек ласковый, добрый и чуть-чуть уставший. Белая палла, так же, как и у спутника, уложенная на последний манер и накрахмаленная до блеска, облегала чуть-чуть тучную фигуру. Рука женщины, виднеющаяся из-под одеяния, поигрывала на солнце изящным браслетом в форме змейки с изумрудной мордочкой.