Виктория Холт - Виктория – королева Английская

– Да, да, да. Я люблю Георга. Но… – потом он медленно улыбнулся. – Аделаида, – продолжал он. – Я думаю, что сейчас нам нужно быть в Англии.

Она полностью согласилась с ним, но у нее возникло странное беспокойство. Аделаида никогда не видела его таким раньше. Она хорошо знала его – простой человек, заботящийся о своей семье в Буши, живущий довольно скромно для человека его положения, играющий в «папессу Иоанну» по-маленькой. Такая жизнь устраивала его.

«Я буду чувствовать себя неловко, если когда-нибудь случится так, что ему придется надеть корону», – подумала она.

Когда они вернулись в Англию, то нашли положение дел почти таким же, как в момент отъезда. Король болел и поправлялся, герцог Йоркский несколько раз был близок к смерти, но поправлялся и строил себе новый дом в Сент-Джеймссе.

Казалось, что эта новость не привела Уильяма в уныние. Аделаида надеялась, что он помнит о том, что любит своих братьев.

В семье все было хорошо. София, леди Сидней, назвала свою дочь Аделаидой – так что теперь трое внучек Уильяма носили ее имя. Это было приятной данью уважения Аделаиде.

Дела семьи Фицкларенсов всегда могли поглощать все внимание Уильяма, и Аделаида разделяла его любовь к семье. Ее радовал также тот факт, что Уильям перестал размышлять о возможности стать королем.

Зима выдалась ужасно холодной, и в январе герцог Йоркский серьезно заболел. Он так распух от водянки, что не мог вылезти из кресла. И однажды, укутанный в старый халат грязно-серого цвета, который не снимал все последние недели, он сидел и, казалось, спал. Когда его слуги, встревоженные долгим молчанием, подошли, чтобы спросить, не нужны ли они ему, то обнаружили, что он мертв.

Когда известие о смерти Фредерика принесли королю, он впал в глубокую меланхолию. Фредерик был его любимым братом, и его захлестнула волна воспоминаний детства. Именно Фредерик помогал ему в его тайных любовных свиданиях с фрейлинами в Кью-Гардене, именно Фредерик стоял на страже на острове Ил-Пай, когда он бывал там с Пердитой Робинсон. Фредерик поддерживал его во время всех его неприятностей с Марией. Не было двух братьев более близких, чем они.

И теперь Фред ушел, хотя и был на год младше, чем он. Это давало серьезный повод для грусти. Он постоянно разговаривал с леди Конингхэм, которая угрюмо слушала его. Она сердилась, потому что лорда Понсонби отправили в Бразилию.

День, когда проходили похороны, выдался самым холодным даже из всего периода морозной погоды. Король, несомненно, искренне горевал, однако люди заметили, что герцог Кларенс находился в очень возбужденном состоянии. Конечно, он сделал очень большой шаг к трону, став престолонаследником, и по внешнему виду короля можно было сказать, что ждать ему придется недолго. Но, как говорили зрители, он, конечно же, мог бы соблюдать приличия и сдержать свое возбуждение.

– Черт возьми, – произнес Кларенс громким шепотом, – холод пронизывает до костей. – И, повернувшись к герцогу Суссекскому, продолжал: – Это событие должно привести к изменению в обращении со мной… с тобой тоже. Нет никаких сомнений.

Секретарь по внутренним делам Пил шепнул своему коллеге, который посинел от холода:

– Снимите свою треуголку и встаньте на шелковую оторочку. Будет хоть небольшая защита от ледяных камней.

– Это прикует некоторых из нас к постели, – шепнул Кларенс. – Увидите, за похоронами последует ряд смертей. Такой… убийственный холод.

Не посмотрел ли он с надеждой на короля? – спрашивали себя люди.

Что случилось с Кларенсом? Его считали добрым простаком, и не ослепил ли его блеск близкой короны, лишив всех привязанностей к семье?

Король открыто плакал. Но ведь ему всегда легко давались слезы. И тем не менее на сей раз они были искренними, а когда зазвонили колокола, он закрыл лицо руками.

– Я чувствую себя так, будто в сердце мне вогнали гвозди, – сказал он герцогу Ратлендскому. – Он был моим самым близким другом и братом. В молодости мы были неразлучны, и когда мой отец отправил его в Германию, мы были безутешны. Считали это величайшей трагедией нашей жизни, а когда он вернулся, все стало, как прежде. Мир, в котором нет Фредерика, лишился для меня своего очарования.

Как только закончились похороны, король тут же уехал в Брайтон, потому что, как он объяснил, хочет отгородиться от мира, а лучше всего это можно сделать там.

Колокола будут продолжать звонить как в Виндзоре, так и в Лондоне. Он не может выносить такой звон.

Герцогиня Кентская позвала свою дочь. Виктория росла. В мае ей исполнится восемь. Мать сказала, что она уже достаточно взрослая, чтобы осознать колоссальные масштабы своей ответственности.

Звон колоколов заполнил апартаменты, и Виктория рассказала своим куклам, что звонят потому, что умер бедный дядя Фредерик.

Герцогиня считала этот интерес к куклам чрезмерным. Так она сказала фрейлейн Лезен, однако фрейлейн, преданная своей подопечной, не всегда соглашалась с герцогиней. Это несколько раздражало, но герцогине приходилось признать, что, как бы ни ошибалась Лезен, она никогда не забывала о благе Виктории и отдавала все силы заботе о ребенке. Воспитательница также обладала несравненными методами обучения, и Виктория невероятно блистательно справлялась со своими уроками; она была талантлива и умна, даже развита не по годам, однако ей не нравилось сидеть за партой и узнавать вещи из книг.

Лезен полагала, что как будущая королева воспитанница в первую очередь должна изучать историю, а поскольку Виктория отказалась усваивать холодные голые факты и даты, Лезен превращала исторические факты в захватывающие истории, которые рассказывала Виктории, пока горничные одевали девочку.

Ребенок был слишком активный и склонный к болтовне в присутствии слуг, и такой метод имел двойную цель – удержать от неосторожных высказываний и в то же время научить тому, что ей необходимо знать. Виктория очень полюбила эти рассказы.

Фрейлейн Лезен была до крайности строга. Она разработала свод правил поведения в детской комнате, от которых не позволяла отступать, и вместе с тем сумела внушить ребенку большую любовь к себе.

Герцогиня это прекрасно знала, и потому, хотя между ними существовали разногласия, ценила Лезен.

Она сказала достойной женщине:

– Теперь мы должны удвоить наши усилия. Кто знает, великий день может наступить раньше, чем мы думаем.

Одно из препятствий – а так она называла тех, кто стоял между Викторией и троном, – удалено.

– Дитя мое, – сказала герцогиня, когда Виктория пришла на зов матери, – ты знаешь, что произошло?

Виктория сказала, что знает, и спросила, чего хочет мама, чтобы она выглядела печальной или довольной? Не всегда легко было это понять, потому девочка и выбрала компромиссный вариант и выглядела наполовину печальной, наполовину выжидающей.