Виктория Холт - Опороченная Лукреция

Широко открыв глаза, она все смотрела и смотрела на Чезаре. А Чезаре улыбался – нежно, но в то же время и властно, как будто держал ее за руку и уверенно вел по пути к неизбежному.

Он уехал, и она осталась одна.

Все вокруг теперь выглядело по-другому. У окрестностей замка уже не было прежнего сурового вида. Она часто стояла у окна и смотрела на проступающую в дымке гору Витебро.

Чезаре отправился в путь за новыми победами. Ему предстояло одержать их еще немало, и все они принадлежали ей.

Порой она горько плакала. А порой торжествовала.

Как могла она подумать, что будет жить одна? Они все были членами семьи Борджа, а это значило, что их связывала страсть, неведомая никому другому.

И все-таки ей было страшно.

Самые противоречивые чувства охватывали ее. Она вымыла волосы и приказала привезти свои лучшие платья – но, взглянув в зеркало, была потрясена тем, что увидела в нем. Ей казалось, что глаза выдавали ее тайну.

Ей хотелось быть в Риме, вместе с отцом. Когда-нибудь туда приедет и Чезаре.

Она думала об их семейных узах как о чем-то бесконечно сокровенном, но в то же время и порочном, ужасающем, зловещем. Иногда ей не терпелось еще туже опутать себя этими узами – и мечталось навсегда вырваться из них.

Ее часто посещала одна и та же мысль: я не буду знать покоя до тех пор, пока не сброшу с себя эти путы; мне нужно быть такой же, как все остальные люди. Ах, если бы был жив Альфонсо! Если бы они могли вместе сбежать из Рима и зажить безоблачной, счастливой жизнью!

Размышляя о своем будущем, она содрогалась. Чезаре безжалостно разрушил всю ее скорбную умиротворенность, сделал невыносимым дальнейшее пребывание в замке Непи.

Меньше, чем через месяц после его визита, она позвала слуг и сказала:

– Мой отец разрешил мне вернуться в Рим. Следовательно, готовьтесь к отъезду и постарайтесь не затягивать сборы. Я устала от Непи. Больше не желаю видеть это место.

Когда Лукреция приехала в Рим, Папа встретил ее так, будто ссылка в Непи была не более, чем увеселительной загородной прогулкой. Он не упоминал об Альфонсо и не переставал радоваться возвращению маленького Родриго.

Чезаре со своей армией успешно продвигался к намеченной цели, и Папа пребывал в благодушном настроении.

Как-то раз, прогуливаясь с Лукрецией в садах Ватикана, он заговорил на тему, которая сейчас владела его мыслями.

– Дорогая моя, – сказал он, – ты не сможешь навсегда остаться незамужней женщиной!

– Незамужней я пробыла совсем недолго.

– Достаточно долго… да, вполне достаточно. Видишь ли, есть одна вещь, которая время от времени не дает мне покоя. Дочь моя, я не вечен – и желаю устроить тебе хорошую партию, прежде чем покину вас.

– Хорошая партия может очень быстро оказаться неудачной. Мой опыт говорит о том, что положение замужней женщины – не из прочных.

– Ах, ты молода и красива! На твою руку найдется немало претендентов. Чезаре уверяет, что Луи де Линьи весьма охотно взял бы тебя в жены.

– Отец, я бы весьма неохотно пошла за него… как и за любого другого.

– Но, дитя мое, он же кузен и первый фаворит короля Франции! У него блестящее будущее!

– Дорогой отец, неужто вы хотите, чтобы я оставила вас и уехала во Францию?

Папа немного помолчал, а затем сказал:

– Признаться, в этом обстоятельстве я вижу величайший недостаток брака с Луи. К тому же он хочет получить непомерно огромное приданое и предъявляет немало других фантастических требований.

– Вот и пусть остается ни с чем. А я еще немного поживу с вами.

Он засмеялся вместе с ней и сказал, что не отдаст свою дочь ни за одного из тех мужчин, которые пожелают увезти ее за сотни миль от родного дома.

Однако не прошло и двух дней, как он заговорил с ней о другом предложении. На сей раз внимание Папы привлек Франческо Орсини, герцог Гравинский, который проявлял весьма пылкое желание вступить в этот брак и даже отказался от своей самой лучшей любовницы, что должно было свидетельствовать о серьезности его намерений в отношении дочери святого отца.

– Жаль, что он отказался от нее, – сказала Лукреция. – В этом не было никакой необходимости.

– Он был бы неплохой партией для тебя. Конечно, он не бескорыстней других… Ему нужен церковный сан и множество привилегий для его детей от предыдущего брака…

– Пусть требует все, что ему угодно. Какая разница? Все равно я не выйду за него. И почему все они просят моей руки? Не понимаю! Может быть, им еще не рассказали о том, как были несчастны мои прежние мужья?

– Ты красива и желанна для них, дочь моя, – заметил Папа.

– Нет, – ответила она, – вероятно, все гораздо проще. Я дочь Папы Римского.

– Скоро в Рим приедет Чезаре, – вдруг сказал Александр. – Наконец-то я буду счастлив видеть вас вдвоем.

Чезаре приедет в Рим! Эти слова зазвенели в ее ушах. Она подумала о возвращении безжалостного кондотьера, завоевывающего все, что лежит на его пути. И почувствовала себя пойманной, как муха в паутину. Нужно было срочно вырываться из пут, скреплявших семью Борджа.

Выход ей представлялся только один. Если бы она вышла замуж за правителя какой-нибудь отдаленной республики, то была бы вынуждена покинуть дом и жить с супругом.

Ей хотелось жить простой и счастливой жизнью.

Вот почему, когда в числе претендентов на ее руку стало упоминаться имя Альфонсо д'Эсте, она уже не старалась высмеять своего нового поклонника.

Альфонсо д'Эсте был старшим сыном герцога Феррарского. Как прямой наследник своего отца, он не мог надолго покидать свои будущие владения.

Там же мог начаться и ее путь на свободу.

Услышав о планах Папы, герцог Феррарский Эркюль пришел в ярость.

Старый герцог был аристократом, а потому считал возмутительной даже мысль о том, что в благородный дом Эсте может втесаться чей-либо ублюдок.

Недавно ему исполнилось шестьдесят лет, и он не без доли дурных предчувствий подумывал о том дне, когда главой дома станет его сын Альфонсо. Эркюль слыл человеком строгих правил. Он был глубоко религиозен – в свое время даже дружил с Савонароллой – и закон гостеприимства уважал так же свято, как догматы католической веры; однако при всем своем радушии и приверженности христианству, герцог Феррарский вовсе не горел желанием породниться с семьей Борджа, нравы которой повергали его в неописуемый ужас.

Он хотел выделить Феррару из всех остальных герцогств Италии – и в самом деле превратил ее в один из важных очагов итальянской культуры. Он поощрял литературу и искусства; увлекался музыкой и театром. В его владения не раз наведывался великий архитектор Бьяджо Россетти, что не преминуло сказаться на застройке феррарских улиц.