Вирджиния Хенли - Совращенная

Когда впереди замаячил летний домик, Николас сумел взять под контроль свои эмоции, по крайней мере на время.

– Где тебя носило? – накинулась на него Александра. – Я уже несколько часов тебя жду!

– Обязательно преувеличивать, бесенок?

– Конечно, я же писательница! Все должно быть красочнее, чем в жизни.

– Если хочешь поговорить, переходи на серьезный тон, Александра.

– Прекрати обращаться со мной как с ребенком! – вспыхнула девушка.

В душе Ник не мог не признать, что действительно думает об Александре, как о маленькой девочке, стараясь защититься от ее чар.

– Если бы я считал тебя ребенком, разве принес бы шампанское? – возразил он, приглаживая ее взъерошенные перышки.

– О, какая прелесть! Спасибо, Ник!

– Я налью, а ты говори.

– Дотти настаивает на том, чтобы я приняла участие в осеннем сезоне после открытия парламента. Но я не для этого собираюсь в Лондон! Я хочу стать писательницей, а не терять время, отбиваясь от охотников за приданым. Мне всего семнадцать, рановато думать о браке. Мне хочется отведать вкус жизни, пережить приключения, узнать, что такое независимость и свобода, а уж потом похоронить себя в деревне с мужем и детьми.

Он взглянул на ее милое личико, и его сердце пропустило удар.

– Бабушка желает тебе добра, Александра. – Ему удалось справиться со своими чувствами. – О богатстве Лонгфордов ходят легенды. У тебя нет нужды волноваться о деньгах и зарабатывать себе на жизнь. Ты можешь выйти замуж, а писательство сделать своим хобби.

– Не смей относиться ко мне свысока! Я думала, ты поймешь меня, как никто другой! Романы – моя страсть, так же как твоя – лошади. Ваша семья тоже богата, но это не мешает тебе разводить лошадей.

– Я мужчина, – возразил Николас.

– И говоришь как чертов мужчина! Почему женщина не может иметь амбиции? – взвилась Александра. – Времена меняются, Николас. Георгианский стиль жизни уходит в прошлое, ему на смену пришло регентство! Напудренные парики и дуэньи теперь никому не нужны. Наше поколение требует уменьшить количество ограничений и расширить рамки свободы – и для мужчин, и для женщин. Разве это плохо?

«Господи, она невинное дитя», – мелькнуло у него в голове. Она глубоко заблуждается, полагая, что у нынешнего поколения меньше ограничений и больше свободы, чем у предыдущих. Такого распутства мужчин, как во времена Георгов, еще поискать, да и женщины хранили целомудрие лишь на словах, герцогини не реже герцогов производили на свет незаконнорожденных отпрысков. Взять хотя бы бабушку Алекс. Ее поведение высокоморальным не назовешь.

– Что бы ты ни говорила, Александра, ты еще не женщина, а предоставлять семнадцатилетней девушке свободу безнравственно. Лондон – это не только Мейфэр и «Олмакс». За пределами сверкающей Сент-Джеймс-стрит находятся весьма сомнительные местечки, небезопасные для невинных барышень. А дальше – огромные пространства, где за жизнь никто и ломаного гроша не даст. Многие мили тянутся эти грязные, отвратительные улицы, царство болезней и нищеты. Не хотелось бы мне, чтобы ты увидела обратную сторону Лондона. И это касается не только бедных районов, Александра. Зло и скверна расцветают пышным цветом и среди бомонда.

Глаза ее загорелись.

– Но именно об этом я и собираюсь писать! У каждого джентльмена имеется любовница, а у каждой красивой женщины – любовник. Ты – часть этого мира, почему же отказываешь мне в праве тоже стать ею?

– У меня нет любовницы, – с нажимом проговорил он.

Александра залилась смехом и протянула ему бокал.

– Что тут смешного? – спросил он, наполнив на этот раз половину бокала.

– Хочу выпить за твою нравственность! Зачем тебе тратиться на любовниц, если женщины сами бросаются тебе на шею, готовые бесплатно пробраться в твою постель?

– Тебе даже знать о таких вещах не положено, Александра, не то что обсуждать подобные вопросы с представителем противоположного пола! Ты безнадежна, следовало бы отшлепать тебя по попке.

– А твоим птичкам это тоже нравится?

– Александра!

– А откуда ты столько знаешь о зловещей стороне Лондона?

– Я мужчина, – повторил он. Больше он ничего не собирался ей рассказывать. Его слова не только не отпугнули ее; напротив, добавили притягательности Лондону со всеми его грехами и соблазнами. – Пообещай, что ты не сделаешь никакой глупости, не сбежишь и…

– Не заведу любовника? – поддела она его.

– Александра!

– Хотелось бы мне знать, почему сама мысль о том, что девушка завела себе любовника, шокирует, тогда как общество считает это вполне приемлемым для замужней дамы?

Сообразив, что, кроме эксцентричной бабули, направить Александру на путь истинный некому, Николас решил выдать ей неприкрытую правду:

– Леди должна быть девственницей, когда выходит замуж, чтобы у мужа не оставалось сомнений в том, что первенец и наследник родился именно от него. После этого отцовство не так уж важно.

Настал черед Александры испытать шок.

– Я и не думала, что это имеет отношение к деньгам и наследству. Какая пошлость! Ведь, имея любовника, девушка никому не изменяет, не нарушает священный брачный обет. В конце концов это ее дело. Когда-нибудь возобладает именно такая практика, вот увидишь, – самонадеянно заявила она.

– Только не на моем веку! – отрезал Николас.

– Не бойся, никуда я не сбегу, – сказала Александра. – По крайней мере до твоего дня рождения. Не упущу шанс побывать на приеме в Хаттон-Холле. Хочу написать обо всех недостатках и слабостях ваших гостей. Держи пальцы крестиком, чтобы разыгрался какой-нибудь скандал.

– Бесенок! – Он провел рукой по ее волосам, от всей души надеясь, что под яркими кудряшками кроется разумная голова. – Еще по стаканчику, и пойдем искать Руперта.

Не успел Ник отворить для Алекс дверь летнего домика, как увидел своего разъяренного папеньку. В нос ударил стойкий запах бренди. Николас приказал Александре уйти и возблагодарил Господа за то, что она хоть раз в жизни послушалась его.

– Грязный развратник! Ты увлек ее сюда, дабы соблазнить! Держись подальше от Александры Шеффилд, ты же знаешь, черт побери, что она предназначена Кристоферу! Поэтому тебя и влечет к ней, свинья? Ты домогаешься всего, что принадлежит ему!

Это несправедливое обвинение привело Николаса в бешенство. Он никогда не позволял своим чувствам к Александре одержать верх, не думал о ней и уж тем более не домогался ее. Ник стиснул зубы и сжал кулаки, стараясь справиться с приступом гнева.

Генри Хаттон бросил многозначительный взгляд на бутылку шампанского.

– Ты пытался подпоить ее и лишить девственности… или я опоздал? – подозрительно сощурил он глаза.