Иван Яцук - Петр Алексеевич и Алексей Петрович. Исторический роман. Книга вторая

На следующий день прибыла с беременной невесткой царица во главе потешного войска. Преображенский и Семеновский полки прошли парадом по монастырской площади с равернутыми знаменами, с барабанным боем стройными шеренгами, демонстрируя выучку и дисциплину. Настроение царя заметно улучшилось. Никакого нападения на Преображенское не призошло, сообщения опять оказались ложными, но процесс, как говорится, пошел.

Еще через день под руку царя стал полк Лаврентия Сухарева, затем полк хитрого Ивана Цыклера, сыгравшего не последнюю роль в победе Софьи семь лет назад. Теперь он поставил на Петра. Сие уже говорило о многом. Многие стрелецкие полковники призадумались: уж ежели Цыклер пошел в Троицу – значит у Петра козыри посильнее Софьиных.

Как часто бывает, что мероприятия, планируемые самым тщательным образом, вдруг срываются по нелепым причинам или случайному совпадению неблагоприятных обстоятельств. И наоборот, события, которые не предвещают ничего хорошего, вдруг оборачиваются счастливым исходом.

Так случилось и на сей раз. Паническое бегство превратилось в неожиданную победу, которой никто не предполагал. Здесь главное оказаться в нужное время в нужном месте. Таким местом для царицы и ее окружения стал Троице-Сергиевский монастырь. Под прикрытием его надежных стен бежавшие отдышались, избавились от страха, одумались, сосредоточились и под командой опытных руководителей перешли в наступление.

Во все стрелецкие полки полетели указы Петра, написанные Борисом Голицыным, с требованием немедленно явиться под Троицу. И потихоньку один за одним потянулись туда стрелецкие гуси. Не дождавшись четких указаний от своего начальника Василия Васильевича Голицына, ушел к Петру с наемной пехотой славный шотландец Гордон. Видя такое, бояре, прячась друг от друга, поворачивали возки на Ярославскую дорогу, ведущую к монастырю.

Силы Софьи таяли на глазах. Можно было еще многое исправить, будь у нее в помощниках настоящий воевода, а у правительницы был лишь Василий Васильевич – второй нумер. Хитрец, дипломат, умница, но никак не воевода.

Была у царевны и другая тайная стратегическая промашка. Гонясь за быстролетным женским счастьем, она разделила сердце между двумя своими ближайшими соратниками: Василием Голицыным и Федором Шакловитым. Князь, прознав о том, что Софья крутила шашни с Шакловитым, пока он добывал воинскую славу, пришел в неописуемое бешенство. Променять его, князя Голицына, на какого-то шелудивого стрелецкого начальничка?!

Больнее ударить по его чести, самолюбию, гордости не смог бы никто. Холод отчуждения пролег между князем и Софьей. А уж говорить о деловых отношениях между Голицыным и начальником Стрелецкого приказу и вовсе не приходилось. И это в то время, когда нужно было особое взаимопонимание между игроками одной команды. Василий Васильевич не мог скрыть злорадства, когда видел неудачи Шакловитого. То же чувствовал и Федор Леонтьевич в отношении Голицына.

Не желая разделять с правительницей груз ответственности, не имея сил перед лицом опасности забыть обиду, часто даже злорадствуя по поводу ее неудач, Василий Васильевич старался лишний раз не попадаться на глаза царевны, медлил, колебался. Раздумывал, как лучше поступить ему самому. Из-за его колебаний и ушел к Петру Гордон, в прошлом верный слуга князю, нанеся тем страшный удар по силам Софьи. Уходили и другие полки, не находя у помощников правительницы согласия и поддержки. Сославшись на незначительный предлог, отправился в монастырь и патриарх.

В нервной женской истерике, не находя иного выходу, Софья сделала отчаянный шаг, о котором потом пожалела – сама поехала договариваться с царицей и Петром. Договариваться, однако, в роли побежденной, весьма трудно, ежели вообще возможно. Правительница возвратилась ни с чем, ее даже не приняли.

Петр даже предлагал арестовать и судить. Но его опрометчивое мнение отвергли, как неприемлемое. Софья все еще была сильна. За ней стояло еще более двух десятков полков. Она могла созвать дворянское ополчение со всей России, на ее стороне было мнение жителей столицы. Ей только нужен был твердый, опытный полководец, а такого в ее распоряжении не было. Ни Василий Голицын, ни Федор Шакловитый для таких дел не годились. Здесь был нужен человек разряда Юрия Долгорукого, отстоявшего трон для Феодора.

В Москве Софья, опомнившись, попыталась свое поражение опять представить, как победу. Умная, твердая все-таки женщина! Она обратилась к стрельцам, жителям столицы со страстной вперемежку со слезами речью: мол, я, не желая кровопролития, поехала к царице и царю с оливковой ветвью, а они встретили ее подло, как будто она не царевна, а холопка какая. И пусть то будет на их совести.

Возможно, Софья, действительно, не желала крови русской, и без того пролитой врагами Руси предостаточно; возможно, просто устала бороться в одиночку, не получая действенной поддержки со стороны ближайших соратников. Ничем иным ее дальнейшего бездействия нельзя объяснить. А ее противники не дремали, они решили нанести удар не по ее полкам, а в самое сердце царевны, сломить ее духовно. Кто автор такого удару осталось тайной. По крайней мере, ни Петр, ни Борис Голицын, ни Лев Нарышкин до того додуматься вряд ли бы смогли. Сие могла предложить только царица, знавшая по себе, что это такое.

Как бы там ни было, Петровский лагерь потребовал выдать Шакловитого. Софья оказалась приблизительно в том положении, в какое попала Наталья Кирилловна в мае 82–ого года, когда от нее потребовали брата. Царевна отказалась выдавать на смерть своего союзника и любовника, но, как и тогда, бояре, стрельцы, напуганные будущим возмездием, настаивали на выдаче. Софье пришлось уступить. Федор Леонтьевич оказался в застенках монастыря.

За Петром, который в то время находился у матери, зашел Борис Голицын, хмельной, довольный и веселый.

– Петр Алексеевич, извольте пойти с нами, будем Федьку Шакловитого пытать.

– Сами управитесь, – недовольно сказала царица.

– Я пойду,– поспешно подтвердил Петруша.

– Наталья Кирилловна,– извиняющимся голосом сказал Борис Алексеевич.– государю потребно и то знать.

На те слова царица ничего не ответила, продолжая рукодельничать. В сыром монастырском подвале, затянутом паутиной, где до того бегали только тощие монастырские крысы, наспех состряпали дыбу, лавки для наблюдающих, стол для дьяка, записывающего показания пытаемого, по стенам устроили свечи. Архимандрит Викентий поморщился, когда его испросили об устройстве застенка, но делать нечего – дал соглаие, надеясь замолить потом сие преступление.