Мэрилайл Роджерс - Воспевая утреннюю звезду

Погруженная в свою печаль, Ллис не заметила, как он вошел. Она осознала его присутствие только тогда, когда он осторожно взял ее на руки. И вот она уткнулась мокрым от слез лицом куда-то между шеей и широким плечом, а он прислонился к стене, разделявшей их комнаты, и нежно укачивал ее, прижимая к груди.

Постепенно успокаиваясь, Ллис осознала, кто пришел, чтобы утешить ее в печали, и крепче прижалась к любимому.

Адам чувствовал изменение ее состояния. Он запустил пальцы в ее густые черные кудри и ласкал их, пока она не повернула к нему лицо. В глазах ее стояли слезы. Адаму было больно видеть ее в таком состоянии. Боясь, что он является причиной ее слез, он тихонько спросил:

– Почему ты плачешь?

– Глиндора больше нет. – Слова сопровождались тихим всхлипом.

Адам был смущен этим заявлением и слегка нахмурил бронзовые брови.

– Ну да, он рано ушел, ты еще спала. – Конечно, старый колдун был ее наставником, но вряд ли она плакала из-за его ухода.

Ллис покачала массой спутанных черных кудрей и глубоко, прерывисто вздохнула:

– Он перешел в лучший мир.

– Откуда ты знаешь? – Уже задавая вопрос, Адам знал, каким будет ответ.

– Я чувствую это, – улыбнулась она сквозь слезы, но даже эта слабая улыбка обрадовала Адама. – Я чувствую это здесь.

Он видел, как Ллис приложила ладошку к сердцу. Точно так же Брина объясняла, откуда она знает о ранении Вулфа. Но на этот раз он не сомневался в достоверности подобных знаний.

– Ты веришь мне? – спросила Ллис, надеясь, что это так, но все же опасаясь обратного.

Он кивнул, и на его золотых волосах мелькнул слабый отсвет тлеющих углей.

– Независимо от того, чему меня учили, я видел достаточно, чтобы поверить в это.

Ллис не была уверена в том, как следует понимать его слова, как похвалу или оскорбление, и он успокоил ее:

– Я вырос, веря в то, что христиане являются носителями правды и защитниками добра. В то же время предполагалось, что язычники погрязли во всех мыслимых и немыслимых грехах. Мне и в голову не приходило, что может быть и третье мнение об этом, – тихо говорил он в темные мягкие волосы. – Однако через несколько недель после того как я приехал в Трокенхольт, я узнал об обычаях друидов и понял, что не так уж просто отличить добро и зло.

Эти его слова напомнили ей о конфликте, предсказанном Ивейном, и она задрожала.

Не зная об обязанности, возложенной Ивейном на Ллис, Адам неправильно истолковал причину ее огорчения. Он решил, что она вспомнила свой вопрос о его матери и о его ответе на него, а также о том, как он оттолкнул ее после волшебной ночи счастья, проведенной ими на холме.

– Я был не прав, что не ответил тебе, когда ты спрашивала о моей матери.

Ллис хотела заверить его в том, что ему не нужно ворошить болезненные воспоминания: уж лучше оставить их при себе. Но его пальцы закрыли ей рот.

– Мне едва исполнилось десять лет, когда родился мой брат Элфрик. – В ласковой улыбке Адама чувствовался оттенок горечи. – Но еще до того, как его отлучили от груди, наша мать оставила нас.

Ллис ахнула и откинулась назад. Она была поражена таким ужасным поступком. Улыбка Адама потеплела. Потом он продолжил, но лицо окаменело:

– Язычники моей расы не считают семейные узы столь священными, как христиане. Для язычников брак – это всего лишь временное соглашение, которое может быть расторгнуто по инициативе одного из супругов. – Адам помолчал, его руки невольно сжались в кулаки. – Мой отец женился на моей матери по христианскому обычаю, но она сбежала с язычником, и с тех пор мы о ней ничего не слышали.

– Теперь я понимаю, отчего ты считал всех женщин жадными и эгоистичными.

Адам саркастически улыбнулся, продолжая свой рассказ:

– Это было только начало. За всю свою жизнь до прибытия в Трокенхольт я не видел ничего, что могло бы изменить мое мнение о женщинах.

Сердце Ллис дрогнуло. В нем затеплился слабый огонек надежды: возможно, теперь его мнение изменилось? Во всяком случае, в его словах был намек на это. Потом он упомянул монастырь, который был как-то связан с его необъяснимой неприязнью к ней. Она внимательно слушала.

– Когда я приехал в монастырь Уинбюри к брату, меня представили друидской колдунье по имени Элис. Она была злой, но такими были для меня все женщины. Эта женщина жестоко смеялась, когда епископ рассказал мне о мнимом самоубийстве Элфрика. – При этих болезненных воспоминаниях глаза Адама загорелись огнем. – После ранения меня привезли в Трокенхольт. Очнувшись, я обнаружил, что за мной ухаживает та же самая женщина. Причем ухаживает с притворной нежностью, как мне тогда показалось.

– Но в монастыре была не я, – прошептала Ллис. Она была благодарна ему за разъяснение, и в то же время ей было больно за него. Желая утешить возлюбленного, она инстинктивно погладила его щеку.

Адам поймал ее руку и запечатлел жаркий поцелуй на нежной ладони.

– Да, это была не ты.

Теперь он знал, что эта женщина, способная на сострадание, была в состоянии исцелить не только физические раны, но и душевные.

– Я прошу у тебя прощения за то, что мне потребовалось столько времени, чтобы разглядеть тебя сквозь туман моего горького прошлого и понять, каким благословением ты являешься для меня.

Взволнованная словами, которые она никогда не надеялась услышать, Ллис обняла его за сильную шею, погрузила пальцы в золотые волосы, наклоняя его голову к себе. А ему не нужно было другого повода, чтобы прижаться губами к ее сладостным устам.

Адам опасался, что жгучее желание сделает его грубым, поэтому он оторвался от ее губ, стараясь сдержаться, чтобы проявления его чувств к нежной и прекрасной женщине были ей приятны. Он откинул голову и закрыл глаза, чтобы не видеть обольстительных форм, но ее губы продолжали пылко целовать его шею, спускаясь все ниже. А когда ее маленькие пальчики отпустили его волосы и занялись завязками ворота, он ласково отстранил ее и сам снял одежду, разделявшую их.

Синие глаза завороженно следили, как из-под туники появляются могучие мускулы, поросшие светлыми завитками волос. Еще до того, как он небрежно откинул одежду в сторону, она протянула руку, чтобы погладить крепкую широкую грудь, вздымавшуюся так тяжело, что она ощущала силу его желания.

Содрогаясь под ее ласками, Адам заключил ее в объятия. Языком он приоткрыл ее губы, жадно впитывая их сладость. Она таяла, желая большего, стараясь теснее прижаться к нему.

Со счастливой улыбкой Адам целовал ее щеки и шею. Она выгибалась под его жаркими прикосновениями, пока он старался освободить ее от платья, но платье оказалось упрямым, а его пальцы вдруг стали неловкими и движения неуклюжими, что было очень странно для опытного мужчины. Такого с ним никогда не случалось.