Джулия Берри - Нежная война

Она видела фотографии и даже фильмы, где английские солдаты маршировали, строй за строем. Впечатляющее зрелище, прекрасный образчик дисциплины и единообразия. Хейзел дрожала от осознания, что теперь одно из этих неподвижных лиц принадлежит ее Джеймсу. Его живой ум и горячее сердце теперь заперты в этой клетке цвета хаки. Его теплое тело, высокое и изящное, стало мишенью для немецких пуль.

Она почувствовала бы хоть какое-то облегчение, если бы смогла разрыдаться. Выплакать все слезы и наконец заснуть. Это было лучше кома, застрявшего в горле, и свинцовой тяжести в желудке.

Хейзел ходила по комнате из стороны в сторону.

Пятница, суббота, воскресенье. Одни выходные. Только и всего. Целая жизнь, пролетевшая за три дня.

Понедельник, вторник, среда, четверг, пятница и субботний поцелуй – все было украдено.

Если их сердца и души так переплелись за эти три дня – что произошло бы за неделю? О чем бы они успели поговорить? Какие общие воспоминания смогли бы создать? Что бы они смогли друг другу пообещать?

Неужели все, что произошло, было сном, который забывается наутро?

Хейзел упала на кровать.

«Прекрати это, – сказала она самой себе. – Ты так с ума сойдешь».

Девушка закрыла глаза и обхватила себя руками. Она мысленно перенеслась в Альберт-холл, в поезд, на прогулку, в кафе, на танцы. Лавровишневая вода и шерстяное пальто, гладко выбритые щеки и нежный, но твердый взгляд карих глаз. Темные волосы и ямочки на щеках. Тепло, которое разливалось по ее телу, ударяло в голову и рассыпалось мурашками по спине.

Все это было настоящим, хоть и новым для Хейзел.

Теперь это была ее война. Не только внешняя, но и внутренняя. Не просто сплетни заголовков в газетах.

– Боже, сохрани ему жизнь, – прошептала она.

Но помочь ей было не в моих силах.

Бедное дитя.

Джеймс пытался отвлечься от печальных мыслей, но это плохо ему удавалось. Он никак не мог включиться в разговор с другими солдатами. Вокруг него, на поезде и на корабле, молодые мужчины болтали и смеялись так беспечно, словно ехали на каникулы.

Джеймс не думал о том, куда направляется: все его мысли занимал тот факт, что он уезжает все дальше от Хейзел. Он покидал, и покидал, и покидал ее все больше.

Ночью они прибыли в лагерь и выпили теплого мясного бульона, а затем последовали за командиром к своим палаткам. Внутри было немногим теплее, чем снаружи, но брезентовые стены спасали от ветра, а сослуживцы, спящие на соседних койках, согревали воздух своим дыханием.

Джеймс сбросил с плеч свой вещмешок, снял сапоги и забрался под одеяло. Кажется, прошло очень много времени, прежде чем ему стало хоть немного теплее. В любом случае, он не мог заснуть.

«Идиот, – сказал он себе. – Ты должен был поцеловать ее, пока мог».

Вот именно. Но я не из тех, кто с укором восклицает: «Я же говорила!» Как вышло, что эта чудесная девушка, с ее смехом, остроумными замечаниями и очаровательными манерами, выбрала его, Джеймса Олдриджа? Почему она решила, что именно он должен держать ее за руки и смотреть, как ее длинные ресницы трепещут каждый раз, когда она открывает и закрывает глаза?

Война стала причиной, по которой они встретились. А теперь она же их и разлучила.

«Война дает, и Война забирает. Да будет благословенна Война».

Их викарий точно не оценил бы такое богохульство. Джеймс все еще помнил похороны своего кузена Уилла. Во всех подробностях. Прах к праху, пепел к пеплу. Бог дает, и бог забирает…

– Боже, позволь мне вернуться к ней, – прошептал он. – Пожалуйста.

Вы можете спросить меня, как и многие до вас: почему ты позволила им встретиться прямо перед тем, как он отправился на фронт? Было ли это добротой или жестокостью? Разве боль потери не затмевает блаженство любви? Особенно в разгар войны, когда Смерть без устали размахивает своей окровавленной косой. Вы скажете, что с моей стороны было жестоко позволить Джеймсу узнать Хейзел, когда в их распоряжении оставалось всего три дня.

Я не считаю это жестокостью.

И не собираюсь извиняться.

5 декабря, 1917

Дорогая мисс Виндикотт,

Надеюсь, ты не против, что я пишу тебе без разрешения. Мне столько всего нужно тебе сказать. Ничто на свете, кроме военного суда, не заставило бы меня сесть на поезд. Если бы мне не нужно было отправляться на войну, я бы не встретил тебя. Если бы я не встретил тебя, я бы не скучал по тебе так сильно.

Я надеялся, что с моим строительным опытом меня возьмут в Корпус королевских инженеров, но вместо этого меня назначили в пехотную дивизию. Я здесь уже почти неделю. Тренировки не так ужасны, как я себе представлял. Тестирования позволяют мне занимать мысли, а маршировка помогает согреться. Спать в палатке крайне неудобно. Мы находимся в нескольких милях от фронта, но все равно слышим отзвуки выстрелов и днем, и ночью. Единственное приятное занятие – разговаривать с товарищами по отряду. Думаю, здесь я найду себе пару-тройку добрых друзей.

Целыми днями мы занимаемся строевой подготовкой и маршируем. Смотреть на то, как конвои привозят с фронта раненых, очень тяжело. Среди новобранцев распространилась какая-то болезнь: время от времени кто-нибудь да сляжет с температурой и кашлем. Пока что я здоров и бодр.

Напиши мне в ответ, если захочешь, и расскажи о своей обычной жизни. Это поможет мне представлять мир за пределами нашего грязного лагеря. Расскажи мне о себе, о своем детстве, родителях, приключениях в школе и о том, чем ты занималась в свободное время. Мне кажется, что я хорошо тебя знаю, хотя на самом деле не знаю о тебе практически ничего, так что, пожалуйста, помоги мне восполнить эти пробелы. Расскажи мне, что ты любишь есть на завтрак, и какое имя выбрала бы для собаки.

11 декабря, 1917

Дорогой Джеймс,

Я бы назвала собаку Перчинкой. Мне всегда хотелось собаку. Когда я была маленькой, я читала книгу про мальчика Вилли и его замечательную собаку по имени Скаут. Я всегда представляла, что участвую в его приключениях и Скаут спит у моей кровати. В детстве я практически всегда занималась на пианино, а в оставшееся время читала книги. Я всегда хотела братика или сестричку.

На завтрак я люблю есть яйцо-пашот с тостами и апельсины, когда получается достать хотя бы парочку. Сейчас их так трудно найти. У вас в Челмсфорде так же строго ограничивают продукты?

Сейчас моя обычная жизнь в основном состоит из репетиций рождественского хора. Нужно отрепетировать много песен, и они позвали меня поучаствовать. Мне больше нравится аккомпанировать им на фортепиано, чем петь, но мне нужно отвлечься. Я не готовлюсь к прослушиванию в консерваторию так усердно, как должна, но мне не хочется жаловаться на свои занятия, пока ты спишь в палатке, маршируешь в грязи и ожидаешь отправки на фронт.