Мэдлин Бейкер - Сердце беглеца

Аннабелла задумчиво оглядела Тайри. Пожалуй, Монтойа прав. Человека можно убить только раз. А для Тайри смерть – желанное избавление от боли, жажды и страданий. Но рудники… быть постоянно под землей, в цепях, как вьючное животное, которое погоняют ударами бича… это и впрямь хуже смерти. Рудники навсегда усмирят его и сделают покорным. И тогда он пожалеет о том дне, когда покинул ее.

– Вы позаботитесь о том, чтобы его труд был нелегким? – спросила Аннабелла, нежно глядя на Монтойа.

– Да, очень нелегким.

– А когда он больше не сможет работать? Монтойа пожал плечами.

– Его прогонят в пустыню умирать. Видите, в известном смысле его конец будет таким, как вы задумали.

– Очень хорошо, – решительно сказала Аннабелла. Она порылась в кармане брюк и извлекла ключ от наручников Тайри.

– Он ваш, – сказала она, передавая ключ Монтойа.

Логан Тайри не сводил глаз с лица Аннабеллы: ни когда один из людей Монтойа срезал ременную петлю с его шеи, ни когда они посадили его на лошадь, и даже когда привязали его ноги к стременам.

От взгляда Тайри Аннабелле стало не по себе, в нем было что-то жутковатое: глаза его были желтыми и немигающими, как глаза змеи. На душу ей легло тяжелое предчувствие, и она, вздрогнув, отвернулась.

– Аннабелла!

Голос Тайри, хриплый и тихий, едва донесся до нее. Медленно, как под гипнозом, она повернулась к нему лицом.

– Я убью тебя за это, – поклялся Тайри. – Однажды ночью ты проснешься оттого, что мои руки будут сжимать твое горло.

– И ты смеешь угрожать мне? – изумилась Аннабелла. – Даже теперь, когда ты в моей власти?

– Будь ты проклята! – плюнул Тайри ей в лицо. – Если тебе нужна моя жизнь, возьми ее и покончим с этим.

Аннабелла, хмурясь, смотрела на Тайри. В его глазах она заметила страх. Он не боялся смерти. Это было ей известно. Так чего же он в таком случае испугался?

– Он боится, что потеряет свободу, – объяснил Монтойа, правильно поняв ее невысказанный вопрос.

– Для человека, продающего свое ружье тому, кто даст больше, жизнь недорога. Но свобода, ах, свобода такими людьми ценится высоко.

Склонив голову набок, Аннабелла посмотрела на Тайри и увидела, что Монтойа прав. Она прочла это в желтых глазах. И когда она обратилась к нему, улыбка ее была жестокой и неумолимой.

– Сегодня ночью ты не умрешь, Тайри, тебе предстоит еще прожить много дней и ночей. Ты будешь слышать только звон оков на своих ногах и свист бича, занесенного над твоей спиной. И каждый раз, когда будешь молить о смерти, вспоминай обо мне. Монтойа, забирайте его!

Потребовалось шесть дней, чтобы добраться до серебряных рудников, расположенных в зеленой мексиканской долине. Большую часть пути Тайри дремал, трясясь на спине своей лошади, руки его были скованы за спиной, ноги привязаны ремнями к стременам. Ночью, когда устраивался привал, его привязывали к стволу дерева или приковывали к одному из бандитов.

Монтойа и его люди проводили ночи возле уютно потрескивающего костра. Они ели, пили и смеялись. Вслух мечтали о времени, когда доведут до места Тайри и вернутся домой к своим женщинам.

Тайри надеялся, что ему все-таки удастся найти способ сбежать еще до того, как они окажутся в Мексике. Но Монтойа был не новичок в своем деле и знал, как обращаться с пленниками. Он никогда не совершал ошибок, и не было никакой возможности ускользнуть от него.

Тайри только чуть оправился от пережитого в пустыне, когда Монтойа передал его Педро Диасу, владельцу рудников.

Диас был невероятно тучен, уродлив, с лысиной на макушке, широко посаженными черными глазами и ртом, полным гнилых зубов. Он внимательно оглядел Тайри.

– Неплох, – пробормотал Диас. – Неплох. Я дам тебе за него две сотни.

Монтойа казался оскорбленным таким предложением.

– Две сотни? Право же, думаю, и слепому ясно, что он стоит больше.

– Нет. Посмотри, как искалечена его правая рука.

– Двести семьдесят пять, – упорствовал Монтойа. – Уж этого-то он стоит.

– Давай остановимся на двухстах пятидесяти и расстанемся друзьями, – предложил Диас.

– Ты жестко ведешь дела, амиго, – сказал Монтойа с кривой ухмылкой.

Жирный Педро затрясся от смеха, а его бочкообразное брюхо стало похожим на потревоженное желе. Он сунул руку в карман и достал пачку скрученных банкнот.

– Ты же знал заранее, что мы сойдемся на двухстах пятидесяти, – заметил Диас, отсчитывая деньги. – Мы оба это знаем. Пойдем выпьем в честь выгодной для нас обоих сделки!

И с этого дня начался очередной кошмар Тайри. Ему выдали пару поношенных белых хлопчатобумажных штанов, такую же вытертую до основания рубашку и кожаные сандалии. Когда он оделся, надсмотрщик ткнул его в спину дулом винтовки и погнал по грязной тропинке к ряду квадратных клеток, сооруженных из жести и толстой проволочной сетки.

Чтобы запихнуть Тайри в клетку, потребовалась подмога еще двоих крепких мужчин. Он содрогнулся, когда за ним захлопнули дверь и заперли ее на замок.

Как зверь, попавший в неволю, он заметался по тесной клетке. Три коротких шага от одного конца до другого. Ничто не мешало ему шагать: в клетке не было ни постели, ни стула, ни даже параши. Взад и вперед, взад и вперед метался Тайри по клетке, чувствуя, как в нем нарастает напряжение. Солнце нещадно нагревало жестяную крышу, и по лицу и спине Тайри ручьями стекал пот. Но он продолжал биться о прутья, как дикое животное, беспокойно шагать по ней туда и сюда, гонимый гневом и жгучей ненавистью к Аннабелле Уэлш, которая разрасталась в нем как злокачественная опухоль.

После захода солнца из темных недр рудников стали появляться другие заключенные. Они шли, тяжело ступая и опустив глаза. Их лица были лишены какого бы то ни было выражения. Длинная шеренга остановилась, и каждый из узников занял свою клетку. Двери за ними закрылись. Замки замкнулись. Рабочий день был окончен.

В ту ночь Тайри не мог уснуть. Клетка была слишком тесной, и ему казалось, что ее железные стены душат его.

Но на следующий день он понял, что бывает еще хуже. С руками и ногами, закованными в цепи, его вместе с дюжинами других рабов погнали к одной из шахт. Шахта была узкой, длинной и освещалась тусклыми фонарями, свисавшими с прогнивших балок. Один из надсмотрщиков указал ему тонкую серебряную жилу и велел долбить, пока серебро не иссякнет. Это была изматывающая работа. Застоявшийся воздух пах плесенью. На руках образовались водяные мозоли. И с каждым ударом кирки ненависть Тайри к Аннабелле росла.

Через неделю его жизнь, уже вошедшая в свою кошмарную колею, начала казаться ему страшнее всех самых страшных ожиданий. Он поднимался с рассветом. Съедал миску кукурузной каши. Удовлетворял естественные потребности. После этого рабов отправляли в шахты. Четырьмя часами позже тощий мальчишка-индеец приносил ему ломоть черного хлеба и миску теплой воды. С наступлением темноты его снова загоняли в клетку. Часом позже толстая мексиканка приносила ему ужин. И это было главным событием дня, единственной приемлемой трапезой за весь день. На рассвете все начиналось сначала.