Мэдлин Бейкер - Сердце беглеца

Прозвучал сигнал к началу, и Пауло сделал едва заметное движение. Оно было стремительным и плавным, как у змеи. Но Тайри оказался еще более быстрым и более плавным. А главное, он был более уверен в себе. Он уже выхватил револьвер из кобуры и щелкнул спусковым крючком, а Пауло успел только достать свое оружие.

Хозяин испустил едва слышный вздох, в котором слышалось разочарование, а из горстки охранников послышались тихие и не слишком восторженные хлопки тех, кто ставил на стрелка-гринго.

Как только состязание было окончено, руки Тайри вновь заковали в кандалы, а его самого снова заперли в тесную клетку. Короткие каникулы закончились. На следующее утро он опять оказался в руднике, в недрах земли, и трудился там от рассвета до заката. Он видел измученных людей, видел, как их морили голодом и забивали плетьми, и так мучили и издевались, что то, что делали со своими пленниками индейцы, могло показаться любительскими забавами.

Иногда ночью до него доносились отчаянные крики несчастных, которым довелось по глупости разгневать какого-нибудь надсмотрщика или нарушить правила. Но Тайри не чувствовал к ним сострадания. Они разделяли его участь и его боль. Они разделяли его неволю и его тоску. Но все равно он был один. И не испытывал желания присоединиться к прочим в тех редких случаях, когда заключенным дозволялось поболтать друг с другом, не делал попыток познакомиться с пленником, живущим в соседней клетке. Он всегда был одиночкой и не испытывал потребности кому бы то ни было жаловаться на судьбу.

Но было нечто объединявшее их всех – мечты о свободе. Тайри проводил много часов во мраке ночи, представляя то время, когда снова обретет свободу, когда его жизнь снова будет принадлежать только ему. И лишь эта надежда поддерживала его и позволяла выжить, только одна она давала возможность терпеть.

Иногда по ночам, когда ветер дул в его сторону, до него доносились надрывающие душу мелодии – играли на испанской гитаре. И эти звуки, долетавшие через прутья, напоминали Тайри о ночи, когда он танцевал с Рэйчел во дворе ранчо. Эта музыка, сладостная и горькая, наполняла Тайри глубокой печалью, а другие заключенные тем временем вслух вспоминали о своих возлюбленных женах и детях.

Лежа, скорчившись в своей тесной клетке, Тайри смотрел, не отрываясь, в ярко-синее небо и думал о Рэйчел. Если он еще не потерял счет времени, то сегодня было двадцать четвертое мая и завтра должна была состояться их свадьба. Закрыв глаза, он увидел Рэйчел, одетую в ослепительно белое платье. Весьма вероятно, что теперь она выйдет замуж за Уэсли, с горечью думал он. Возможно, это и к лучшему. Из шерифа выйдет хороший муж, добрый отец… Тайри пробормотал какое-то ругательство, представив себе Рэйчел замужем за другим мужчиной, но тотчас попытался выбросить эту мысль из головы, и вместо этого представил, как Рэйчел снует по залитой солнцем кухне отцовского дома и золотые волосы каскадом падают на ее спину, она что-то напевает. Он вспомнил вкус ее поцелуев и нежность ее прикосновений, и ее особый женский запах, и эти воспоминания будили в нем свирепое желание и яростную тоску, и он подумал, что сойдет от этого с ума.

Но тоска по Рэйчел была еще не самой тяжкой пыткой. Хуже его томления по женщине было постепенное осознание того, что только смерть освободит его от рабства и работы на руднике.

Он боялся себе в этом признаться, но это было так. И тем не менее в первые несколько месяцев плена в нем теплилась надежда на то, что каким-то непонятным и чудесным образом он отвоюет свою свободу и снова станет господином своей судьбы. И свободно сможет следовать за солнцем, гнаться за ветром, мчаться по прерии и любить женщину с медовыми волосами и синими, как небо, глазами. Надежда эта не хотела умирать, но со временем, под гнетом мук и отчаяния, она становилась все призрачней, и из-за каждодневного труда в руднике, семь дней в неделю, без света солнца лелеять ее было все трудней. Волосы Тайри отросли и свалялись, тело было покрыто коркой грязи. Он похудел. На руках его образовались кровоточащие мозоли, время от времени подживавшие и покрывавшиеся струпьями. Искалеченная правая рука не спасала его от работы в руднике и не облегчала его жизнь. Но долгие часы в шахте, где он постоянно орудовал киркой, способствовали тому, что постепенно сила возвращалась и рука приобретала забытые навыки. С мрачной усмешкой он размышлял о том, что, если когда-нибудь ему удастся бежать, он обязан будет поблагодарить Аннабеллу за восстановление правой руки. Сначала поблагодарить, а потом убить.

Дни и недели катились невероятно медленно. Как отупевшее животное, Тайри послушно двигался под привычный аккомпанемент щелкающего бича, иногда касавшегося и его спины и обжигавшего ее. И каждый раз, когда он ощущал укус бича, он беззвучно посылал проклятия Аннабелле.

Недели складывались в месяцы, и Рэйчел перестала существовать для Тайри, так же как и весь прочий мир. В его реальности не оставалось теперь места для мыслей о девушке со сладостными губами и медовыми волосами. Оставалась только ненависть. Ненависть к Аннабелле, к Монтойа, к надсмотрщикам, караулившим его каждую минуту, когда он бодрствовал.

Не было места для воспоминаний о счастливых временах. Только ненависть и бессильные мечты о мести.

Дни, тянувшиеся для Тайри так медленно, такими же были и для Рэйчел. Она отказывалась верить в его смерть. Возможно, вовсе не Аннабелла освободила Тайри из тюрьмы. Может быть, Тайри удалось передать кому-нибудь весточку и к нему пришли на помощь. А может быть, Аннабеллу замучила совесть и она решила исправить содеянное?

Десять раз на дню она выглядывала из окна или подбегала к входной двери, обшаривая взглядом горизонт и надеясь где-нибудь вдали углядеть высокого темноволосого мужчину, приближающегося к ней верхом. По ночам она лежала без сна в своей постели и молилась, чтобы он вернулся. Она бы сделала все, что он пожелает, поехала бы с ним, куда бы он захотел. Куда угодно. Даже если бы пришлось ехать к индейцам, туда, где он когда-то познал счастье.

Но Тайри все не было, и по мере того, как шли дни и недели, Рэйчел отчаивалась и теряла надежду на его возвращение. Она уже почти примирилась с мыслью, что он не вернется. Никогда. И тогда долго сдерживаемые ею слезы хлынули. Горячие горькие слезы, которые каким-то образом облегчали нестерпимую боль в сердце.

Двадцать пятое мая было худшим днем в ее жизни. Большую часть этого дня она провела в своей комнате – одна, глядя в окно. Где же сейчас Тайри? Стараясь подавить слезы, она подошла к шкафу, открыла дверцу и провела рукой по белому платью, которое должно было стать ее свадебным нарядом. С приглушенным рыданием она сорвала платье с вешалки и начала рвать его. Ткань не поддавалась, и тогда Рэйчел схватила ножницы и искромсала платье на куски.