Розмари Роджерс - Распутница

Или по крайней мере мне так казалось до поры до времени… О Боже, даже сейчас мое лицо горит от стыда и гнева, когда я вспоминаю, как именно он использовал меня – другого слова я не подберу! Совершенно не заботясь о моих чувствах и совершенно не принимая во внимание мое положение.

– Если я не ошибаюсь, здесь среди кустов где-то есть маленькая полянка, – сказал Блейз и резко потянул меня за руку. Зацепившись за камень, я чуть не упала и протестующе вскрикнула от боли. – А, так вы тоже спешите? – не веря своим ушам, услышала я. – Ну что ж, к чему тогда дальше откладывать наше страстное воссоединение? Сначала снимите ваш китель – на нем вы будете лежать. А мне сейчас хотелось бы увидеть вас с обнаженной грудью и набухшими сосками. Надеюсь, они по-прежнему хороши?

«Как это жестоко, как безжалостно! Почему он все время старается причинить мне боль, когда мне и без того больно?» – подумала я. Помню, что я издала какой-то невнятный звук, развернулась и попыталась бежать. Блейз тут же схватил меня, бросил на спину в колючие кусты и, удерживая одной рукой, другой принялся мучительно медленно расстегивать все до одной пуговицы. При этом он гнусно улыбался, видя мое замешательство, – отвратительное животное!

– Ради Бога, Блейз! Здесь всюду расставлены часовые! – выдохнула я, когда он наклонил голову к моей обнаженной груди. Его губы, язык и даже зубы по очереди играли с каждой грудью до тех пор, пока я уже была не в силах переносить эту утонченную пытку. – Пожалуйста, Блейз, не надо! Вы должны остановиться… часовые… – Забыв о гордости, я буквально молила негодяя о пощаде. Ответом был лишь короткий саркастический смешок.

Блейз приподнял голову, чтобы заглянуть мне в глаза:

– Часовые? Ну пусть бедные ребята посмотрят, если хотят! Может быть, они чему-нибудь научатся или по крайней мере их фантазии станут более приятными!

Он расстегнул последнюю пуговицу. Несмотря на все мои мольбы, я вновь почувствовала…

Все было очень похоже на тот самый первый раз, когда я по своей глупости и невежеству разбудила спящего дракона и принесла себя в жертву его огненному дыханию.

– Нет, Блейз, пожалуйста, не надо! – слышала я свой хнычущий голос, а мое тело уже выгибалось дугой – несмотря на его грубость, несмотря на то что за нами могли наблюдать… Проклятие!

– Ты законченная лицемерка, Триста! Лживая ведьма с волосами, черными как ночь! Ты похожа на черную кошку – так же приносишь несчастье всем, кто встретится на твоем пути. Сначала трешься об ноги, а в следующее мгновение фыркаешь и вонзаешь когти! Вот сейчас ты говоришь «нет!», а я чувствую, что ты уже ко всему готова! К этому, и к этому, и вот к этому, моя милая послушная жена – моя нетерпеливая шлюха!

Я не могла удержаться от стонов, вылетавших из моей груди при каждом его движении.

Почему он так со мной обращается? И почему я ему это позволяю? Но одно дело думать, а другое – действовать. Даже тогда, когда я продолжала ненавидеть Блейза, мое тело было покорно ему во всем. Я была не в силах сопротивляться тем ощущениям, которые все нарастали и нарастали во мне. Я корчилась и кричала, и тут все внезапно закончилось мощной вспышкой, принесшей мгновенное облегчение…

Почему я так хорошо помню все то, о чем предпочла бы забыть? Этот дневник должен служить мне утешением, а не напоминанием обо всех неприятных событиях, которые я хотела бы вычеркнуть из своей памяти.

Да, кое о чем остается только сожалеть! После того что случилось между нами в тот жаркий и душный день, который незаметно для нас перешел в вечер, мне следовало оставаться одной. Если бы у меня сохранились хотя бы остатки разума, я никогда не согласилась бы пересечь вместе с Блейзом границу, чтобы навестить его близкого друга, страдающего и чахнущего от какой-то неизвестной болезни.

Однако к тому времени все уже знали, что я не просто женщина, переодетая мужчиной, но еще и замужняя женщина. Думаю, мне простили мой маскарад только потому, что все считали, будто я сделала это от невыносимой тоски по своему мужу. Да что там – я сама слышала, как негодяя, лукаво ему подмигивая, поздравляли с тем, что у него такая любящая и преданная жена. Если бы они только знали всю правду о наших отношениях и о том, какие я в действительности испытываю чувства по отношению к учтивому, обходительному мистеру Давенанту…

Я вспоминаю о тете Чэрити, которую так люблю и которой столь многим обязана. Почему именно Блейз Давенант стал ее курьером? Он встречался с ней, разговаривал… Даже сейчас я не могу не думать о том, что еще происходило между ними. У него же нет ни совести, ни чести! По-моему, у него вообще нет других мотивов поведения, кроме собственной выгоды!

Наверное, нет смысла задавать себе эти вопросы или подробно останавливаться на всех моих глупостях и ошибках. Но когда Блейз с дьявольской улыбкой пригрозил, что объявит меня – меня! – шпионкой, женой офицера-южанина, которая в свое время являлась близкой помощницей одного из лидеров знаменитого общества «Рыцарей Золотого круга»… О да, он, конечно, знал, какие неприятности может мне причинить, учитывая все эти слухи о женщинах-шпионках вроде «Мятежной Розы» и Белль Бойд, которые смогли одурачить не только солдат-северян, но даже их командиров.

Пусть лучше распространяются другие слухи – особенно после того как появились очевидцы произошедшего между нами. Между мужем и женой? Ну конечно, это можно понять и извинить, ведь у мужа есть свои права, а у жены свои обязанности! Как мне отвратительна и ненавистна сама мысль об этом!

Если бы Блейз не стал мне мягко угрожать в своей отвратительной улыбчивой манере, я, вероятно, не оказалась бы здесь и не попала бы в ловушку. Мысли об этом меня смущают и пугают, потому что… Потому что, к моему крайнему стыду, я положительно не знаю, чего, собственно, хочу! То ли улететь прочь от того пламени, к которому меня тянет, то ли, как мотылек, беззаботно броситься в огонь?

Мне ненавистно то, что я свободна и несвободна, ненавистно то, что я не знаю и не понимаю собственных чувств – не понимаю себя. Чего я должна бояться и что мне нужно? Моя голова раскалывается, я уже столько написала, а решение так и не найдено…

Даже не заглядывая в свои записи, Триста еще долго вспоминала это время с гневом и отчаянием. Одно дело – фиксировать в дневнике свои чувства, чтобы облегчить тем самым душу. И совсем другое – воспоминания, когда в сознании оживают образы вместе со всеми звуками, запахами, ощущениями… Это гораздо реальнее, чем легшие на бумагу слова, хотя Триста по-прежнему бережно хранила свои драгоценные тетради в маленьком саквояже вместе с медицинскими инструментами и флаконами с веществом, приносящим забвение и избавление от боли или даже смерть.