Тереза Вейр - Вся ночь впереди

– Ну так как? – не сдавался Остин, требуя ответа на свой вопрос. – Ты смущена или нет?

Самодовольное выражение у него на лице разозлило ее. Как все-таки это похоже на Остина – черпать радость в ее отчаянии.

– Нет, – сказала Молли, медленно, чуть ли не по слогам выговаривая каждое слово. – Я чувствую не смущение, а стыд.

Эта реплика основательно его озадачила, и улыбка, притаившаяся в уголках его рта, бесследно исчезла.

– Но почему стыд? – удивленно спросил он, отходя от двери. – Чего ты стыдишься? Мы не первый год женаты, и я – твой муж.

– А ты не забыл, что на следующей неделе я уезжаю? – напомнила она, пытаясь объяснить то, чего и сама толком не понимала. – Я чувствую… я чувствую…

Она отвернулась от него и стала затуманившимися от слез глазами смотреть в окно. То тут, то там виднелись поваленные ветром деревья. Подумать только, что натворила в лесу ночная гроза!

Но она не должна уподобляться этим поваленным деревьям. Не дать себя сломить – вот в чем она видит свою цель.

Она не будет плакать. Просто не имеет права…

Молли с шумом втянула в себя воздух, несколько раз мигнула и устремила взгляд в потолок. Потом едва слышно произнесла:

– Я чувствую себя… дешевкой. Женщиной на одну ночь.

В кухне установилось молчание.

Остин знал, как сделать молчание гнетущим. Чтобы оно давило на тебя, как свинцовая плита.

Продолжая стоять к нему спиной, она отчаянно пыталась уцепиться за какую-нибудь рациональную мысль, которая могла бы придать смысл происходящему, позволить ей взглянуть на свою жизнь в перспективе.

– То, что произошло вчера ночью, не имеет к нам, к нашей жизни никакого отношения. Тут скорее дело в гормонах… Ну… я хочу сказать… когда два взрослых человека долгое время… ведут… хм… то есть, нет… не ведут половую жизнь, то нечто вроде того, что было вчера, случается. Но это, по большому счету, ничего не значит. Подобные редкие вспышки чувственности не могут ничего изменить – ни наше прошлое, ни нас самих. Ты – это ты, а я – это я.

Остин, судя по всему, был с ней не согласен.

– Сколько можно носиться со своим прошлым? – раздраженно спросил он. – Оно похоже на тот потертый чемодан, который ты вечно за собой таскаешь.

Дался ему этот чемодан. В их семейной жизни он сделался прямо-таки камнем преткновения. И не потому, что был старым и уродливым – хотя, если разобраться, так оно и было. Просто этот чемодан превратился в своеобразный символ. Для Молли он символизировал ее связь с прошлым, с той молодой женщиной, почти девочкой, какой она когда-то была. Для Остина же он являлся символом ее упрямства, упорного нежелания распрощаться с иллюзиями юности.

– Мне нравится мой чемодан. Он – часть меня.

Тут Молли неожиданно пришло в голову, что они с Остином ведут спор, чего прежде никогда не делали. Причем спорят они точно так же, как вчера ночью занимались любовью. Горячо, страстно. Самозабвенно. Не думая о том, что будет завтра или даже в ближайшие пять минут.

Слезы у нее на глазах уже просохли, и она повернулась к нему.

У него на лице по-прежнему оставалось озадаченное и отчасти удивленное выражение. Казалось, он никак не мог взять в толк, почему после ночи любви – страстной и нежной – они вдруг затеяли спор. Впрочем, причиной его удивления могло быть еще и то, что прежде Молли никогда ему не перечила. Когда он устраивал ей сцену и, случалось, повышал голос, она поначалу хранила молчание, а потом и вовсе выходила из комнаты.

– А ты хоть раз задумывалась о том, что перечувствовал я? – крикнул вдруг Остин, ударив себя кулаком в грудь. – Думаешь, мне было легко жить с мыслью, что моя жена беременна от другого человека? А ты забыла, что после свадьбы мы не занимались любовью целых две недели, а когда наконец попробовали, ты принялась плакать?

На нее нахлынули воспоминания прежних дней. Они с Остином знали друг друга до свадьбы всего два месяца, и временами у нее возникало ощущение, что она живет с совершенно чужим человеком.

Первая попытка близости оказалась неудачной. Как-то раз, когда они остались наедине, Остин задрал на ней подол ночной рубашки и, не сказав ни одного ласкового слова и даже ни разу ее не поцеловав, сразу же овладел ею. Все время, пока он находился в ней, она плакала. Но не потому, что ей было больно, а потому, что грубое вторжение Остина в ее плоть разбередило в ней воспоминания о Джее. В ту роковую минуту ей показалось, что, вступив с Остином в близость, она предала память отца своего ребенка. И тогда она пришла к выводу, что, вступив с Остином в брак, совершила страшную, непоправимую ошибку…

– Слишком уж быстро тогда все произошло, – сказала она, глядя Остину в глаза. – Ну а потом, когда у меня случился выкидыш…

Она не любила вспоминать тот день. Это была еще одна тема, которая никогда в их семье не обсуждалась. Молли хотела похоронить память о своем погибшем ребенке в тайниках своей души.

– Между прочим, в этом ты меня тоже обвиняла.

Верно, обвиняла, хотя Остин был здесь ни при чем. Погрузившись в скорбь о своем убитом на войне женихе, она совершенно перестала за собой следить и заботиться о своем здоровье. Это продолжалось много недель, даже месяцев. Если кого и можно было винить за эту утрату – так это ее, Молли.

Снова вернулись мысли о прошлом.

В тот день она была одна. И ей было так плохо. Когда Остин вернулся домой, то обнаружил, что она лежит на полу, свернувшись калачиком, и прижимает к животу ладони. Он отнес ее на руках в машину и отвез в ближайшую больницу. Но было что-то еще… чего она никак не могла припомнить.

Потом она увидела Остина. Он стоял у больничной кровати, и на рубашке у него была ее кровь…

О том злополучном дне, казалось бы, все… Но нет, было все-таки что-то еще. Было. Просто память сыграла с ней злую шутку и вычеркнула из ее сознания несколько минут… а может быть, часов?

Впрочем, тогда она находилась под действием сильного снотворного. Немудрено, что она кое-что подзабыла: снотворные препараты обладают свойством затемнять память.

– Хочешь посмеяться? – спросил Остин. – Когда мы поженились, я был девственником.

Молли с шумом втянула в себя воздух. Девственником? Это было смешно, очень смешно. До того смешно, что у нее защипало в глазах и она начала плакать.

– Не веришь? Но это правда. Я абсолютно ничего не знал о сексе и о том, как доставить женщине удовольствие. – Остин засунул руки в карманы и стал смотреть поверх ее головы в кухонное окно. – Мне тогда было очень страшно. Да еще ты расплакалась… – Он тяжело вздохнул. – Хочешь узнать еще одну смешную вещь?

Она прижала руку к губам и покачала головой. Слезы струились у нее из глаз, застилая ей взор.

– Нет, не хочу, не надо… – Она довольно уже наслушалась «смешных» вещей. Уж не от смеха ли она льет слезы?