Елена Арсеньева - Любовные чары

– Нет, – покачал головой Десмонд, бросив на Марину еще один мгновенный взгляд и тотчас отведя глаза. – Хм, совершенно не понимаю, для чего он появился здесь. Он тебе хоть что-нибудь сказал, Джессика?

– Ничего особенного, – пожала та плечами. – О капризном нраве моря, когда внезапно налетевший шторм сменяется не менее внезапным штилем… Ох, Десмонд! Да ведь ты еле на ногах стоишь! Tебе лучше лечь. Хочешь, я пошлю за доктором Линксом?

– Видеть его не могу! – буркнул Десмонд. – И я преотлично держусь на нога-а…

– Ах! – хором воскликнули Марина и Джессика, кидаясь к покачнувшемуся Десмонду и успевая поддержать его – одна справа, другая слева.

Однако он тотчас выпрямился и отстранился:

– Не волнуйтесь, леди. Я просто ногу подвернул.

Ногу? Как бы не так! Он был бледен, как мел, как сама бледность.

Марина сцепила руки. Одно краткое мгновение она прижималась к Десмонду, ощущала тепло его тела, слышала биение его сердца – и вот уже снова ветер одиночества охватил ее со всех сторон. Он даже не смотрит!

– А с вами-то что, мисс Марион? Вы тоже ранены? – вскрикнула Джессика тоненько.

Первое мгновение Марина чувствовала только восторг от того, что глаза Десмонда вновь обратились к ней. Потом вникла в смысл слов Джессики и удивилась:

– А что со мной такое?

– У вас руки в крови! И платье, посмотрите!

Марина приподняла подол. Россыпь рыжих пятен… таких же, как палец.

– Это не кровь, а…

Она осеклась. И как закончить фразу?

– Я просто порезала палец, – нелепо соврала Марина. Так нелепо, что Джессика опустила, а Десмонд отвел глаза.

– Ну, я, пожалуй, пойду, – пробормотал он.

– Я провожу тебя, – встрепенулась Джессика. – И позову слуг.

Они двинулись к замку вдвоем. А Марина стояла и не могла понять, почему предпочла согласиться, что запачкана кровью, вместо того чтобы сказать: краска, мол. Мало ли где могла она вляпаться!

Марине случалось читать греческие трагедии, и в последнее время они часто приходили ей в голову. Особенно при появлении Глэдис. С невольной улыбкой она думала о том, что быстроногой служанке выпала роль всеведущего хора. Редко какой день не начинался с болтовни Глэдис, от которой Марина узнавала о всех событиях в замке и даже об их подоплеке. Глэдис не больно-то опасалась «русской кузины»: ведь та хоть и была из богатой семьи, но все-таки птичка из чужого гнезда. А потому не церемонилась и слов не подбирала.

Вот и в тот кошмарный день она шумно ворвалась в комнату Марины и принялась разводить огонь в камине, грохоча даже громче, чем обычно. Марина уже к тому времени проснулась и лежала, поглядывая на светло-пыльные полосы солнечных лучей, протянувшиеся сквозь щели в шторах, и размышляя о событиях вчерашней ночи и дня. Прежде всего о том, где бы раздобыть ключи от входа в башню или как туда попасть иначе. Потом ее мысли обратились к Флоре, которая в своем увитом розами домике ревностно оберегает от постороннего глаза мальчика, закутанного в девчачьи одежки.

Думала и про капитана Вильямса. С какой радости тот вдруг заявился? Кстати, в замок он не вернулся. Вот кабы Десмонд не свалился с коня, то непременно встретился бы с Вильямсом…

Десмонд! О чем бы она ни думала, мысли все время кружились вокруг него. Марина даже мысленно не произносила слова «любовь». Разве можно влюбиться в человека, которого считаешь врагом. Может, оттого потянулось к Десмонду одинокое ее сердце, что он единственный был близок ей здесь, на чужбине. Или впрямь существуют вековечные чары в тех узах, которые налагаются на мужчину и женщину именем божиим, даже если их союз – случайность? Но был ли случайным их с Десмондом союз? Ведь какая-то сила поставила его на пороге заметенной снегом баньки именно в ту роковую, предрождественскую минуту, когда Марина произносила древние, заветные слова, вызывая из тьмы и света, мрака и сияния любовь – единственную на всю жизнь… Но любовь к Десмонду – гибель, потому что напрасная, безответная. Он любился с Агнесс, а вчера так поглядывал на скромное «вдовье» декольте Джессики…

И снова приступ ревности ударил Марину в самое сердце. Слезы неудержимо подступили к глазам. Вскочив с постели, она принялась тереть глаза кулаками, загоняя слезы внутрь и делая вид, будто проснулась от шума, поднятого горничной.

– Что ты топочешь, как молодая кобылка в стойле? – проговорила она, откусывая от горячей маслянистой лепешки, какие здесь частенько подавались к завтраку.

– Топочу, мисс? Ой, прошу прощения у вашей милости. Просто-напросто я еще не привыкла к этим туфелькам… я ведь надела их в первый раз.

– Так у тебя новые туфли? – оживилась Марина, как всегда оживляются женщины, когда речь заходит об обновке – своей или чужой. – А ну, покажи!

Глэдис вмиг вздернула юбки, выставив тоненькие ножки, обтянутые полосатыми, домашней вязки чулками и обутые в нарядные кожаные, с пряжками туфельки на французском каблучке.

– Конечно, они не новые, – пояснила Глэдис. – Но мне бы отродясь таких не нашивать, кабы не леди Джессика. Она частенько дарит служанкам туфли, потому что быстро их снашивает.

– Отчего же так? Ходит много? – спросила Марина от нечего делать, для поддержания разговора.

– Не больше других, – пожала плечами Глэдис, выставляя ножку и показывая сношенный каблучок. – Однако все ее левые туфельки вот так стоптаны: леди Джессика, известное дело, хромоножка.

– Да ну! – изумленно всплеснула руками Марина. Вот уж не подумала бы…

– Между нами говоря, мисс, – заметила Глэдис, – вы вообще ничего и никого не видите, кроме…

Она осеклась и схватила с кровати поднос, но Марина успела вцепиться в него и удержать.

– Кроме кого? Говори! – молвила тихо и, как ей показалось, спокойно.

Глэдис учуяла в ее спокойствии недоброе. В ее голубеньких английских глазках заплескался страх, и она выдохнула обреченно:

– Кроме милорда, сэра Десмонда. Простите, что я осмелилась, мисс… Однако вы так добры всегда, что мне хотелось вам как-нибудь помочь.

– Что, так сильно заметно, да? – спросила Марина, с трудом поднимая глаза.

– Заметно, мисс, – кивнула Глэдис. – Вы, как подсолнух, туда-сюда поворачиваетесь, только чтобы взглянуть на милорда. Вроде бы вы даже это от самой себя таите, а другим заметно. У нас давно девушки говорят: не диво, мол, что Агнесс волосы на себе от злости рвала, коли милорд в замок другую привез!

– Агнесс? – удивленно переспросила Марина. – Однако она… царство ей небесное… вроде бы не была милордом обижена?

– Вот видите, мисс, какая вы! – воскликнула Глэдис. – Вы даже и не знаете, что, воротясь из путешествия, милорд к себе Агнесс ни разу не допустил. Слухи ходят, что она чуть ли не голая без зова являлась к нему в комнату, а он ее выставлял прочь. Оттого и прицепилась к Хьюго. Вот господь ее и наказал за распутство.