Сандра Дюбэй - Неукротимый

Габриель очнулся от оцепенения, когда услышал истошный крик Ребекки:

– Вот он! Вот он! Это он, он! Габриель Форчун!

– Эй вы! – подхватил мужчина. – Форчун! Стойте! Немедленно!

Круто разворачивая вороного, Габриель краем глаза успел заметить, что спутник Ребекки лихорадочно отвязывает своего коня. Привстав на стременах, Габриель пустил коня в галоп и стрелой полетел прочь. Ему хотелось быть подальше от губернаторских агентов – ведь за встречей с ними неизбежно следует встреча с губернаторской веревкой!

Преследователь оказался настырным. Он погонял своего рыжего жеребца и размахивал зажатым в руке тяжелым пистолетом.

– Стой! – кричал он. – Стой! Приказываю именем короля – стой!

Габриель молча погонял коня. Мелькнула мысль о том, что он легко мог бы избавиться от преследователя – заряженный пистолет торчал у Габриеля за поясом, а стрелком он был изрядным… Но нельзя на радость Спотсвуду отягощать свою вину еще и убийством. Во всяком случае, до того момента, пока это не станет вопросом жизни и смерти для Габриеля или его преследователя.

Лошади вынесли седоков на речной обрыв. Прибрежная полоса внизу была неширокой, но каменистой. Габриель мгновенно принял решение и приготовился к рискованному прыжку.

Но в тот момент, когда копыта жеребца оторвались от земли, за спиной Габриеля грянул выстрел. Он почувствовал обжигающий удар – пуля пробила плащ и слегка задела поднятую вверх руку.

Сзади послышался крик, но не торжествующий, а испуганный. Габриель обернулся и увидел, как тяжело, медленно заваливается на бок рыжий и падает, падает вниз вместе со своим седоком – прямо на торчащие из песка острые глыбы. Не задерживаясь, не задумываясь о раненой руке, о крови, теплой струйкой текущей вдоль разодранного рукава, Габриель выбрался на дорогу и помчал прочь.

Габриель поклялся в душе, что придет день, и он еще встретится с Ребеккой и спросит с нее и за смерть своих людей, а теперь, возможно, и за мученическую гибель Шайны. О, как слеп он был, как слеп! Одна теперь надежда – на судьбу и удачу. Если они не покинут Габриеля, ему, возможно, еще удастся разыскать Шайну и спасти ей жизнь.

А пока Габриель торопился, безжалостно погоняя своего вороного, забыв про сон и еду, Шайна томилась в одиночестве, запертая на ключ в капитанской каюте «Золотой Фортуны».

На борту продолжалось обсуждение деталей предстоящей казни. Пираты часами спорили, склонившись над картой, выбирая островок, наиболее подходящий для наказания предательницы.

Ле Корбье не раз пытался уговорить товарищей изменить приговор, не теряя надежды, что со временем их жестокие сердца смягчатся. Но тщетны, тщетны были его надежды. Приговор остался в силе – смерть от голода и жажды на пустынном острове. Наконец Ле Корбье отступился от них и смирился – дальнейшие попытки уговорить экипаж могли окончиться бунтом. А мало что может сравниться с кровавым бунтом на борту пиратской бригантины. Капитану приходилось выбирать – либо Шайна потеряет жизнь, либо он сам потеряет судно, а возможно, и собственную жизнь в придачу. А жизнью своей Ле Корбье дорожил.

Наконец островок для высадки Шайны был выбран – крохотная каменистая скала, торчащая из моря посреди кораллового рифа, в трех днях пути от Нью-Провиденса. Забытый богом, затерянный в просторах Атлантики клочок выжженной бесплодной земли. Ни кустика, ни ручейка. Идеальная могила.

В глубокой задумчивости Ле Корбье стоял на мостике, провожая взглядом тающий за кормой силуэт островов Нью-Провиденс. Он знал, что после казни экипаж нацелен продолжить свой разбойный промысел на просторах океана. Экипаж – да, но вот сам он…

Больше всего Ле Корбье хотелось бросить все и вернуться домой, на Мартинику, где его все еще ждет жена, где живут старые друзья. Неожиданно он подумал, что события последних дней что-то коренным образом поломали в нем. Исчезло нечто неуловимое, необъяснимое словами, что делало его настоящим капитаном, уважаемым членом пиратского братства. Странно, но сейчас Ле Корбье чувствовал необъяснимое отвращение к некогда любимому промыслу и к своим товарищам. Неужели это все от того, что они оказались такими безжалостными, вынося свой приговор женщине, предавшей их друзей?

«Ох господи, господи, – подумал он, покидая мостик и направляясь на нос бригантины, к бушприту. – Все проходит. Пройдет и это. Забудется и сегодняшний день, и лицо прекрасной женщины, которую я обрек на страшную смерть своими руками».

Он вернулся на мостик, взял из рук помощника рулевое колесо и сам провел «Золотую Фортуну» через мелководье кораллового рифа, окружавшего приготовленную самой природой могилу для красивой женщины с серебряными волосами.

Послышалась команда, затем звон цепи. Судно стало на якорь.

Шайну вывели на палубу, и она стояла теперь рядом с Ле Корбье, глядя на узкую полоску прибоя, отделявшую бригантину от крошечного клочка суши.

С борта на воду спустили шлюпку. Сопровождаемый угрюмыми взглядами столпившихся на палубе матросов, Ле Корбье повел Шайну к веревочной лестнице, сошел вместе с нею в шлюпку. Двое гребцов налегли на весла, и она стремительно заскользила к берегу. Выйдя вместе с Шайной на каменистую землю, Ле Корбье заговорил:

– Я ничего не мог сделать, чтобы спасти вас.

– А я и не нуждаюсь в вашей помощи, – холодно ответила Шайна.

– Но я помог бы вам, если бы только мог, поверьте! – Он обвел взглядом пустынный, лишенный признаков жизни островок. – Такой смерти никому не пожелаешь. Особенно женщине.

– И все же вы приговорили меня к смерти.

– К смерти – да, – кивнул Ле Корбье, – но не к такой. Смерти вы достойны: я уверен в том, что вы повинны в гибели людей. Нет, нет, смерть вы свою заслужили. Но… – Он еще раз оглянулся по сторонам. – Если бы это зависело от меня, я выбрал бы для вас более быстрый и легкий конец.

– Как вы великодушны, – с издевкой заметила Шайна.

Он сочувственно посмотрел ей в глаза. Право слово, жаль, что такой красавице выпало погибать так ужасно – от голода и жажды на пустынном клочке камня, сжигаемого солнцем. Ле Корбье осуждал Шайну. Чего, спрашивается, она хорохорится? Откуда в ней столько гордости… и силы? Ведь любой здоровенный мужик на ее месте валялся бы сейчас в ногах, умоляя прикончить его на месте, а не обрекать на долгие муки. Но не эта женщина, нет! От этой мольбы о пощаде не дождешься! Ну что ж, тогда он сам проявит к ней снисхождение и милость – насколько это возможно в такой немилосердной ситуации.

Ле Корбье вытащил из-за пояса длинный нож. Рукоятка его потемнела от времени, но лезвие – остро отточенное, с желобками для стока крови – ярко сверкнуло в лучах солнца.

– Возьмите это, – сказал Ле Корбье.